В Линкольнвуде гаснет свет

22
18
20
22
24
26
28
30

Настроение было таким поганым, что слова прозвучали печально, а не дружелюбно. Макс присел на корточки и почесал собаку за ушами. Такса поставила лапы парню на ногу, чтобы было удобнее чесать. Макс потерял равновесие и плюхнулся на асфальт. Сел, скрестив ноги, и позволил таксе прыгнуть себе на коленки.

— Извините, — сказал Макс судье. — Вы торопитесь?

— Тороплюсь усесться на диван? У меня нет ничего, кроме времени. — Судья наблюдал за Максом и Руби с довольной улыбкой. — Ты ее очаровал. Моя такса не особенно любила людей. Но ты ей нравишься.

Макс пожал плечами:

— Она привыкла ко мне прошлой весной.

Макс сидел с Руби в мае, пока судья неделю лежал в больнице.

— Как часто ты давал ей лакомства?

— Не знаю. Не очень часто.

— Назови меня скептиком. Я ни в коем случае не пытаюсь сказать, что Руби любит тебя только из-за сладостей, нет. Но взятка наверняка помогла.

На другой стороне улицы открылась и закрылась дверь дома Станковичей. Макс бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что это действительно Джордан и Грейсон. Потом вновь повернулся к Руби. Парни забрались на велосипеды и поехали мимо них по улице.

— Ка-ак дела-а-а, А-а-альтман? — раздражающе пропел Грейсон.

Макс ничего не ответил. Когда парочка скрылась за поворотом, судья осторожно высказал замечание:

— Можно было бы поздороваться. Разговор, он как мяч. Нужно бросать его туда-сюда.

Макс пожал плечами:

— Они придурки.

— Да? Какие?

Макс сощурил глаза:

— А какие бывают?

— О, совершенно разные. Выскочки. Задиры. Фрики. Балбесы…

— Кто такие балбесы?