В Линкольнвуде гаснет свет

— Ну… тупицы. Дураки.

— А… — Макс подумал над вариантами. — Джордан — балбес. Другой пацан — выскочка.

— Интересно. Я бы решил, что Станкович больше выскочка. Потому что у его отца есть похожие черты.

У Макса было свое мнение об отношениях Станковича-отца и Станковича-сына, которое он хотел высказать, но заколебался. Было странно рассказывать гадости восьмидесятилетнему дедушке. Но не то чтобы неприятно. Судья не врал, как остальные взрослые. В те редкие случаи, когда им удавалось поговорить с глазу на глаз, старик был обезоруживающе честен.

— Я не думаю, что у них с отцом хорошие отношения, — сказал Макс.

Судья сжал губы, раздумывая над его словами. Затем кивнул:

— Понимаю, о чем ты. Тяжело, конечно, не ладить с отцом. Своего я терпеть не мог.

— Правда?

У судьи был папа?

— Да. У него был взрывной характер. И злость он спускал на нас. Но тогда другое время было, знаешь? Не было психологов у сорокалетних грузчиков. Ты есть хочешь?

— Наверно.

— Пообедаем тогда? У меня в холодильнике пицца с пепперони, она испортится, если мне не помогут ее съесть.

— Да. Хорошо. — Макс перенес Руби на асфальт и поднялся. — Только велосипед уберу.

— Не торопись. У меня целый день впереди.

Джен

Марина оказалась ужасной гостьей и еще более ужасной украинкой. Джен спустила за нее туалет (абсолютно отвратительный жест доброй воли, который должен быть закрепить в сознании Марины образ Джен как самой гостеприимной хозяйки) и предложила снять стресс глоточком водочки. В ответ Марина не только отказалась последовать своим культурным традициям, но и пристыдила Джен потрясенным взглядом. А потом посыпала рану солью, проглотив почти столько же воды, сколько до этого высосал ее муж. Суммарно Каллаханы выдули почти всю пятилитровую бутыль.

Невероятно, но худшее было впереди. На вопрос, хочет ли она есть, Марина проигнорировала прямое предупреждение («Не то чтобы у нас много еды…») и заявила, что умирает с голоду. В результате Джен, кипя от негодования, потратила слишком много майонеза на салат с тунцом для гостьи — присоединиться к трапезе Джен не смогла, испугавшись, что блюдо дестабилизирует ее пищеварительную систему.

Марина назвала салат замечательным, что, скорее всего, было ложью. Даже если нет, то это все равно было очередной щепоткой соли, учитывая, что обед Джен состоял из протеинового порошка, смешанного с водой из-под крана.

Последнее унижение было самым жестоким: уничтожив десять процентов запасов тунца, двенадцать процентов бутилированной воды и целых сорок процентов майонеза, Марина по непонятным причинам отказалась покидать кухонный стол, несмотря на то что Джен фактически потребовала, чтобы гостья переместилась в гостиную.

Из-за этого Джен не могла открыть винный шкафчик и глотнуть водки. Что ее невероятно бесило.