Напряжение

22
18
20
22
24
26
28
30

Я насупился и, ссутулившись, смотрел себе под ноги. Осознавать свое несовершенство было неприятно. А если представить, как будет в школе… Насмешки, которые придется перебивать кулаками. А ведь эти дети — не сироты, а значит, придется разбираться еще и с их родителями. Потом с полицией. Проще сбежать. Хотя очень не хочется.

— Скоро приедет его мама, и я буду уже не нужен, — тоскливо отозвался я.

— Наша мама, — поправил Михаил и грустно посмотрел в окно. — Наша мама уехала очень далеко. Наверное, лет через сорок я догоню ее. — Его голос надломился. — А через сто лет мы все встретимся вновь, одной семьей, в лучшем из миров.

Отец повернулся ко мне и с невероятной тоской посмотрел мне в глаза.

— Пожалуйста, не уходи, — тихо попросил он и добавил уже быстрее, с надеждой и просьбой: — Я сделаю тебе медальон на хорошую память, кольца на бодрость, мы наймем лучшего преподавателя, и ты быстро подтянешь знания! Ты нам очень нужен! Мне, сестрам, особенно Федору. Стань нашей семьей, пожалуйста!

Внутри почему-то стало горячо-горячо.

— Я постараюсь, — выдавил я из себя, спрятав слезу в ладони.

— Пойдем, остальные наверняка приготовились, — засуетился он, тактично не заметив моей слабости.

По пути заехали в небольшой магазин готовой одежды, где за солидную такую кучу денег мне выбрали две рубашки и пару брюк, в которые я там же и оделся — разве что бабочку перевесил и телефон переложил. Магазин по соседству поменял наши деньги на новые ботинки, модные, с острым носом. И как-то так вышло, что после переодевания я смотрелся ровней своей семье, а не случайно прибившимся мокрым воробьем. А если посмотреться в большое зеркало витрины, то мы действительно казались родичами — один цвет глаз, схожие черты лица, только волосы отличались. Как ответственно заявил Федор — мамины. И даже пообещал показать ее фотографию, если она не приедет раньше.

После двух порций мороженого (наше все равно вкуснее!) и основательного обеда нас, чуть осоловелых, оттого беспомощных, повезли к школе.

А неплохое такое место, тоже за собственной оградой, да еще глухой — общей на школу и огромный завод по соседству. Только решетчатые ворота позволяли заглянуть внутрь — и увиденное понравилось. Половину территории перед школой занимала площадка для отдыха, с турниками, качелями и каруселью. Другая часть была огорожена под баскетбольную площадку, а если заглянуть в ограду под углом, то с левой части школы был виден край футбольного поля. Само здание смотрелось белоснежной игрушкой, неведомо как оказавшейся в городе, — ни одного матерного слова на мраморных стенах, окна блестят, а два крыла по четыре этажа, выдвинутые чуть вперед над трехэтажным центром, скорее создавали вид дворца, чем школы. Я такого никогда не видел. И все это названо «СОШ с углубленным изучением отдельных предметов», под трехзначным номером.

— Ух ты! — кратко обозначил все мои мысли Федор.

Сестры уснули в машине, так что возле забора мы стояли вдвоем, переглядываясь на предмет покорения этой высоты и занятия пустующей карусели. Отец отошел чуть в сторону, пытаясь дозвониться по номеру, указанному под школьной табличкой, но пока безрезультатно.

— Вы по какому вопросу? — Из школы вышел молодой мужчина лет под тридцать, в белоснежной рубашке и таких же брюках — наверное, их фирменный школьный цвет.

— Добрый день, — обрадованно шагнул к ограде отец. — Мы недавно переехали в дом недалеко отсюда. Хотели бы записаться в школу на новый учебный год. Вот мои сыновья, и еще две дочери в машине.

Ограда открылась, пропуская работника школы.

— Сожалею, но мест в школе нет, — обескуражил он нас. — Попробуйте в сто шестую, она неподалеку.

— Может, удастся как-то решить этот вопрос? — не сдавался Михаил. — Скажем, помощь школе. Или ее преподавателям…

— Нет, извините, — слабо улыбнулся он. — Всего доброго.

— Пап, можно я?