Там, где рождается любовь. Нейронаука о том, как мы выбираем и не выбираем друг друга

И я чуть было не сдалась.

Через несколько недель после потери Джона я все еще плакала во сне, не в силах получать никакого удовольствия от жизни. Поминальная служба не принесла облегчения, а только усилила ощущение его отсутствия. Меня постоянно накрывали воспоминания, я видела себя в черной вуали, возглавляющую похоронную процессию в университетской часовне, дышащую через боль, идущую к… чему? Что теперь? Я пыталась вести социальную жизнь: перекидывалась ничего не значащими фразами с соседями, пила кофе с друзьями. Но я знала, что страдаю депрессией, которой у меня никогда раньше не было. Я все время смотрела под ноги. У меня не было ни энергии, ни аппетита. Я проходила мимо цветов, не замечая их запаха. Я видела птиц, но не слышала, как они поют. Я ела пищу, но не чувствовала вкуса. Я пыталась вырваться из своей скорлупы одиночества. Однажды вечером, через месяц после смерти Джона, несколько моих соседей собрались вместе посмотреть баскетбольный матч. Играли «Сакраменто Кингз» и «Голден Стэйт Уорриорз» — одна из любимых команд Джона. В помещении было много народу, но, когда я вошла, все замолкли. Они не ожидали увидеть меня, поскольку последние четыре недели я была практически затворницей.

Но все заулыбались, радуясь тому, что я сделала этот шаг к «нормальной жизни».

В каком-то смысле я любила этих людей: швейцаров, которые помогали нам, когда мы ездили на химиотерапию, женщин, которые соблюдали шиву вместе со мной, знакомую собачницу, которая увидела меня и Бачио на следующий день после смерти Джона и по моему лицу сразу поняла, что произошло. Она обняла меня, и мы вместе заплакали. Все эти люди сидели там, веселились и махали мне, приглашая присоединиться к их разговорам. Знаете, что я чувствовала, окруженная их заботливыми лицами?

Одиночество. Полное одиночество. Это лишь доказывало мне, что без Джона нет смысла жить. И это, казалось, полностью противоречило его простым и мудрым словам о том, что не время, а другие люди помогают преодолеть горе. Я поднялась на наш этаж, открыла дверь в нашу квартиру и рухнула на пол. С меня было довольно, и я была намерена положить конец своим страданиям. Мне казалось, что моя жизнь потеряла смысл. Система тревоги моего мозга, управляемая миндалевидным телом, была запрограммирована на самоуничтожение. Воющая сирена негатива заглушала рациональную ПФК, которая обычно посылает сигналы, подавляющие миндалевидное тело[207].

Я достигла дна. И все же каким-то магическим образом в тот момент ученый во мне начал действовать. В лабиринт отчаяния, в который превратился мой разум, проникла скептическая мысль: если положить всему конец кажется хорошей идеей сегодня, то и завтра эта идея останется хорошей.

(На всякий случай уточню: в этой идее нет ничего хорошего.)

Поэтому я решила переспать с этой мыслью. Но перед тем как лечь в кровать, я послала сигнал SOS старому другу, который жил на другом конце страны. Мне нужна была помощь, которая выходила за рамки заботливых объятий, обеспокоенных взглядов и тарелок с супом с мацой от моих добрых соседей. Благодаря этим вещам я смогла пережить первые несколько недель без Джона, но теперь мне нужно было, чтобы кто-то показал мне, как я могу помочь себе.

Проснувшись утром, я все еще видела перед собой пропасть, но уже чувствовала, что больше не склоняюсь над обрывом. Буря миновала. И тут в моей электронной почте появился луч света — письмо от друга, которое в некотором смысле спасло мне жизнь.

Этот человек раньше был профессиональным теннисистом, мы случайно познакомились с ним несколько лет назад. Я видела в нем немногословного гения-вдохновителя, который умел сохранять спокойствие в самых стрессовых ситуациях. Он знал первую часть моей истории: как я провела много лет в одиночестве и думала, что никогда не найду любовь, пока не встретила Джона. Однако мы не переписывались уже несколько лет. Он не знал, что Джон заболел и тем более что он скончался.

После нескольких писем со словами поддержки мы договорились созвониться. Я не знаю, что именно я ожидала от него услышать. Я общалась с друзьями и родственниками, которые были со мной очень открыты, отчаянно пытались помочь и дать нужный совет, который вывел бы меня из депрессивного состояния, но ничего не помогало.

Этот мой друг уже через несколько минут разговора понял, что я вишу на волоске. Наш диалог был коротким и лишенным сантиментов. Но я услышала правду. Друг сказал мне, что если я не могу доверять своему разуму, который уже не знал, кто я, то тогда я должна доверять своему телу. Он спросил, есть ли у меня рядом с домом парк или какое-то место, где я могла бы бегать. Я сказала ему, что неподалеку есть дорожка длиной две мили (около 3 км).

«Хорошо, — ответил он. — Надень кроссовки и сделай три круга. И позвони мне завтра в это же время».

Он не знал, в какой плохой форме я была. Я не пробегала шесть миль уже целую вечность. Но как хорошая ученица, которой я всегда была, я выполнила задание. Пробежав полкруга, я начала задыхаться и спотыкаться, я обливалась потом, но решила не останавливаться. Оставшиеся пять миль я прошла пешком. На следующий день у меня так болело тело, что хотелось весь день не вылезать из постели, но мой друг, которого я стала называть Тренером, сказал пробежать еще шесть миль. Я сделала, как он велел. Затем еще раз. И еще.

Каждый день в течение года я пробегала шесть миль. Тренер также говорил, что мне есть, в какой пропорции сочетать жидкости и твердые продукты и даже что мне читать каждый вечер перед сном. Он также прислал мне список вдохновляющих видео и документальных фильмов. Это были истории спортсменов, которые прошли через ад, потеряли свои семьи, лишились конечностей, преодолели страшную нищету и жестокое обращение, чтобы в конце концов стать чемпионами. Эти истории в какой-то мере поддерживали меня.

Я регулярно связывалась с Тренером. Он отвечал не на каждое сообщение, но каждую неделю я получала от него весточки. Такую технику выборочного ответа на сообщения (которую он применял интуитивно) психологи (на свой занудный манер) называют «оперантным обусловливанием с режимом подкрепления с вариативным соотношением»[208]. Смысл был в том, чтобы заставить меня раздумывать, создать непредсказуемое вознаграждение, которое будет приводить к изменению поведения, и в то же время поддерживать самостоятельность испытуемого.

Это может показаться нелогичным, но иногда в такие моменты людям больше всего нужна не жилетка, чтобы поплакаться, а плечо поддержки или, в некоторых случаях, хороший пинок под зад. Тренер придерживался подхода жестокой любви. Если я пыталась произвести на него впечатление, он отталкивал меня. Когда я сказала ему, что пробежала милю за восемь минут, он ответил: «Даже моя бабушка бегает быстрее тебя». Помню, как однажды зимой я бежала вдоль озера, а по лицу меня хлестал ледяной дождь вперемешку с градом. Было невыносимо холодно, но физическая боль, которую я испытывала в ту промозглую погоду в Чикаго, и близко не стояла с эмоциональной болью, которая ждала меня дома. В тот момент я предпочла бы остаться на улице и бегать на холоде несколько дней.

«Лучше бежать навстречу, — сказал мне Тренер, — чем убегать». Признаюсь, поначалу я просто убегала. Но по мере того как я преодолевала все больше миль, я чувствовала небезызвестную эйфорию бегуна — положительный эффект эндорфинов, дофамина, серотонина, проходящих через мое тело и разум. В итоге бег помог мне упростить мое сложное горе и выбраться из темноты. Я выжила, используя как естественные функции тела, так и врожденную устойчивость и социальную природу мозга. Как и предполагал Джон, я нашла силу в других людях (в Тренере, историях спортсменов, в той внутренней стойкости, которую они собой воплощали). Но также я нашла силу в себе. Я бежала к себе настоящей. Через несколько месяцев Тренер сказал, что пришло время вернуться к детской страсти, к моему старому другу — теннису. Хотя я всегда предпочитала одиночные матчи, я записалась в женскую парную лигу. Я снова была готова к партнеру, по крайней мере на теннисном корте.

ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ПОСЛЕ

Есть еще одна история любви, которой я хотела бы поделиться. Это история Ричарда Фейнмана и его первой жены Арлин Гринбаум. Фейнман — третий физик-теоретик, которого я упоминаю в этой книге.

Интересно, что такого есть в физике, что она порождает так много вдохновляющих романтиков? Помимо того что Фейнман обнаружил траекторию движения субатомных частиц и получил Нобелевскую премию в 1965 году, он был прекрасным писателем, популяризатором науки и автором множества книг, объясняющих физику доступным языком. Однако одна из величайших написанных им вещей так и не была опубликована при его жизни. Это было письмо, адресованное его умершей жене Арлин Гринбаум.