Чарующий апрель

– Предпочитаю в своей комнате.

Так, отлично: теперь он не сможет подняться вместе с ней, а будет вынужден ждать, когда она снова спустится.

Томас Бриггс жаждал спросить, какую именно из комнат богиня называет своей, чтобы представить, как она там расположилась, мечтал услышать, что это его комната, чтобы потом наслаждаться ее чудесным духом, но не осмеливался. Все это можно выяснить позже, у кого-нибудь из прислуги – да у той же всезнающей Франчески.

– Значит, мы не увидимся до самого обеда?

– Стало быть, до восьми, – уклончиво ответила Кэролайн и пошла вверх по лестнице.

Он неподвижно смотрел ей вслед.

Вот она поравнялась с Мадонной – с портретом Роуз Арбутнот, – и еще недавно казавшийся таким восхитительным темноглазый образ мгновенно побледнел и утратил символический смысл.

Леди Кэролайн миновала изгиб лестницы. Закатное солнце заглянуло в западное окно и осветило ее лицо во всей неповторимой красе.

Она исчезла. Солнце тоже скрылось, и пустая лестница погрузилась в полумрак.

Томас Бриггс дождался, когда в коридоре второго этажа стихнут шаги, по звуку закрывшейся двери попытался понять, в какую именно комнату вошла леди Кэролайн, а потом развернулся, прошел обратно через холл и опять оказался в верхнем саду.

Кэролайн увидела его из окна, потом заметила Роуз и Лотти, которые сидели в конце парапета, где хотела бы сидеть сама. Вот к ним подошел мистер Уилкинс, захватил мистера Бриггса в плен и принялся что-то рассказывать – должно быть, историю растущего посреди сада олеандра.

Бриггс слушал с терпением, которое Лапочка сочла похвальным, особенно если учесть, что олеандр принадлежал ему, а история повествовала о его отце. О чем именно разглагольствовал мистер Уилкинс, наглядно поясняли жесты. Вскоре после приезда эту историю рассказал Кэролайн Доменико. Он же поделился сюжетом с миссис Фишер, а та вовлекла в круг посвященных мистера Уилкинса. Миссис Фишер высоко ценила местную легенду и часто ее вспоминала. Речь шла о трости вишневого дерева. Однажды отец мистера Бриггса воткнул трость в землю посреди сада и сказал отцу Доменико, который в то время работал садовником: «Здесь у нас будет расти олеандр».

Бриггс-старший оставил трость в земле в память об отце Доменико, а вскоре – никто не помнит, когда именно произошло знаменательное событие, – трость дала поросль и оказалась вовсе не вишней, а самым настоящим олеандром!

Мистер Бриггс стоял и терпеливо слушал историю, которую наверняка знал с раннего детства. Возможно, впрочем, что в это время он думал о своем. Кэролайн не сомневалась, что так оно и было. До чего же прискорбно, необыкновенно прискорбно стремление лишить кого-то свободы, захватить и присвоить его личное пространство! Если бы только все вокруг умели стоять на собственных ногах! Почему мистер Бриггс не похож на Лотти, которая никогда ничего не хочет и не требует, а остается самодостаточной личностью и уважает независимость окружающих? С Лотти всегда очень хорошо. Ощущение свободы в компании подруги не исчезает.

Мистер Бриггс вовсе не был плохим: Кэролайн подумала, что он даже мог бы ей понравиться, – если бы не его излишний энтузиазм вплоть до навязчивости.

Нежной душой овладела меланхолия. Вместо того чтобы наслаждаться прохладой сада, пришлось сидеть в душной, нагретой предвечерним солнцем спальне. И все из-за мистера Бриггса.

«Эта мужская тирания невыносима!» – подумала леди Кэролайн и вскочила. Нет, невозможно! Она все равно вырвется на волю! Пока поистине незаменимый мистер Уилкинс удерживает мистера Бриггса своими историями, она быстро спустится по лестнице, выбежит из дома через главный вход и скроется за поворотом тенистой извилистой дорожки. Никто ее там не найдет, никому и в голову не придет там искать.

Она схватила шаль, так как собиралась задержаться надолго и, возможно, даже пропустить обед. Из-за несносного мистера Бриггса придется поголодать. Снова взглянув в окно, она убедилась, что путь свободен, выскользнула из дома, скрылась под раскидистыми деревьями извилистой тропы и с удовольствием устроилась на одной из расставленных для отдыха утомившихся путников скамеек.

Ах, до чего же хорошо, подумала Кэролайн и с облегчением вздохнула. Как прохладно! Какой ароматный воздух! Сквозь прямые стволы сосен просвечивала неподвижная гладь небольшого залива. На другой стороне светились окна домов. Вокруг, в зеленых сумерках, выглядывали из травы розовые гладиолусы и веселые компании белых маргариток.

Как же здесь спокойно! В полной тишине все замерло: не шевелились ни листья, ни стебли. Лишь издалека, с холмов, изредка доносился собачий лай, да еще, когда внизу, на деревенской площади, открывалась дверь ресторана, внезапно вырывался гул голосов, но как только дверь закрывалась, снова смолкал.