Тем временем двери распахнулись, и в гостиную вошел молодой и темпераментный барон Тускатти.
–
–
–
Барон замялся и попросил – уже на русском – рюмку коньяка. Варвара Георгиевна встала из-за стола и ушла за бутылкой «Прунье».
– Вы давно в России, барон? – спросил Каменев.
– Порядочно уже… Видите – даже язык стал забывать, – оправдался Павел Августович за то, что на языке Данте и Боккаччо не смог связать двух слов в ответ.
– О, многие итальянцы приезжают к нам. Ваш знаменитый соотечественник, синьор Баттистини уже третий год подряд приезжает выступать. Знаете, он говорит, что нигде в целом мире нет такой аудитории, как у нас, такой знающей и такой любящей. И в чем-то с ним нельзя поспорить, хотя помню каким бешеным был у меня успех в «Ла Фениче», «Ла Скала», в театре Костанци…
Тенор так бы дальше и продолжал рассказывать про своих коллег, про итальянские театры, про прекрасную мадемуазель Кавальери, которую он видел в кафешантане в Неаполе, и которой рекомендовал учиться пению – но больше о себе. Так бы и продолжалось, если бы не вернулась жена с бутылкой и бокалами, а в дверь снова не позвонили бы еще раз.
В гостиную вальяжно зашел грузный статский советник. За ним, пугливо оглядываясь, и бегая глазами в поисках опасности, шел Васильевский, которому кто-то рассказал о последовавших смертях и потому его с трудом вытащили из тюремной камеры. Замыкал шествие надворный советник, стыдливо прикрывавший синяк под глазом, полученный во время переговоров с Виктором.
Чуть отстав от этого кортежа, медленно в траурном черном платье и с обычной своей сумочкой шла Эльза. Каменев подошел к ней:
– Простите великодушно, что заставил вас прийти. Я знаю, какие у нас строгие правила насчет траура, но поверьте: это было необходимо.
Она кивнула в ответ, ничего не сказав. Зато сказал Васильевский: повернувшись и увидев в дверях последнего гостя – князя Гагаринского – он отшатнулся назад, натолкнулся на стену и завизжал мерцающим фальцетом:
– Это он! Он! Он! – разносился его голос как трель Марии Гальвани.
– Что он? Кто он? – подбежал к нему Уваров. – Что вы орете?
– Это он приезжал к князю, – перешел с возвышенных регистров на обычный дрожащий голос Виктор. – Он приезжал к Павлу Андреевичу.
– Ну и что же,
Если и можно было добить чем-то молодого Васильевского, то лучшего способа попросту не было. Теперь он не голосил, не пытался броситься в окно, спасаясь от опасности – а просто рухнул в обморок.
– Быстрее, посадите его в кресло! Варя, нашатырю!
– Скорее, скорее, – поддакнул надворный советник. – Еще не хватало, чтобы в этом деле был шестой труп.