Первая женщина объяснила мне, как туда пройти. Я двинулся через полумрак барака, будто сквозь строй. По обеим сторонам всплывали бледные лица, испытующие глаза. Мне казалось, будто я попал в царство амазонок. Потом я опять очутился на улице, под жарким солнцем, и снова меня охватило затхлое дыхание неволи.
Я никогда не думал, была ли Елена здесь верна мне. Это уже не имело значения. Нам выпало слишком много испытаний, и у нас не осталось ничего, кроме стремления выжить во что бы то ни стало. Все остальное исчезло. Даже если сомнения и мучили меня в Леверне, — это был бред, пугающие образы, которые я сам придумывал, прогонял и опять вызывал.
Теперь я стоял посреди ее спутниц. Я наблюдал за ними вечером у ограды, я видел их сейчас — голодных женщин, которые уже много месяцев были одни. В неволе они не перестали быть женщинами, теперь они даже еще сильнее чувствовали это. Что же им оставалось?
В бараке, где была столовая, бледная женщина с рыжими волосами продавала разную снедь. Ее окружали несколько других.
— Что вам надо? — спросила она.
Я подмигнул, показал головой в сторону и пошел к двери. Она быстро окинула глазами своих клиентов.
— Через пять минут, — прошептала она. — Хорошие или плохие?
Я понимал, что она спрашивала о новостях.
— Хорошие, — сказал я и вышел в соседнюю комнату.
Через несколько минут женщина подошла ко мне.
— Надо быть осторожней, — сказала она. — Вы к кому?
— К Елене Бауман. Она здесь?
— Зачем?
Я молчал и разглядывал веснушки у нее на носу. Глаза ее беспокойно бегали.
— Она работает в столовой?
— Чего вы хотите? Вы монтер? — спросила она. — Для кого вам нужны эти сведения?
— Для ее мужа.
— Недавно один вот так же выспрашивал о другой женщине. Через три дня ее увезли. Мы условились, что она обязательно сообщит нам, если все будет хорошо. Мы не получили от нее никакого известия. Вы лжете, вы вовсе не монтер!
— Я ее муж, — сказал я.
— А я Грета Гарбо,[20] — усмехнулась женщина.