— Разве у нее не было документов?
— У нее был вид на жительство. Но его взяли другие, прежде чем пришла полиция. Они разыграли его на спичках, по жребию. Бумаги достались той, маленькой, с рыжими волосами.
— Ах, да, конечно, у рыжей совсем не было документов. Ну, что ж, мертвая бы это одобрила.
— Хотите посмотреть на нее?
— Нет, — сказал я.
— Да, — сказала Элен.
Я пошел вместе с ней. Женщина истекла кровью. Когда мы вошли, две эмигрантки обмывали ее. Они вертели ее, как белую доску. Волосы свисали до пола.
— Выйдите! — прошипела одна.
Я ушел. Элен осталась. Через некоторое время я вернулся, чтобы увести ее. Она стояла одна в маленькой комнатке в ногах у мертвой и смотрела на белое, опавшее лицо, на котором один глаз был приоткрыт.
— Пойдем же, — сказал я.
— Вот какие бывают тогда, — прошептала она. — Где ее похоронят?
— Не знаю. Там, где хоронят бедняков. Если это будет что-нибудь стоить, привратница об этом позаботится. Она уже собрала деньги.
Элен ничего не сказала. В открытое окно вливался холодный воздух.
— Когда ее будут хоронить? — спросила она.
— Завтра или послезавтра. Может быть, ее еще повезут на вскрытие.
— К чему? Разве не верят, что она сама себя убила?
— Они хотят в этом убедиться.
Вошла привратница.
— Ее увезут завтра в анатомический театр больницы. Молодые врачи учатся оперировать на трупах. Ей, конечно, все равно, а им это ничего не будет стоить. Не хотите ли кофе?
— Нет, — сказала Элен.