— Вы продали два рисунка, которые здесь висели, Роберт, — сказал он. Они были ваши?
Я оглянулся. Голова у меня гудела. Рисунки Дега отсутствовали.
— Кому я их продал? — спросил я.
— По-моему, Холту. Режиссеру, у которого снимается Танненбаум.
— Холту? Понятия не имею. Боже мой, ну и напился же я.
— Мы все перебрали. Вечеринка была чудесная. И вы Роберт, были просто великолепны.
Я посмотрел на него подозрительно.
— Вел себя как последний болван?
— Нет, по-дурацки вел себя только Джими. Как всегда, плакал пьяными слезами. Вы были на высоте. Одного только не знаю: когда вы продавали рисунки, вы уже были под мухой? По виду ничего нельзя было сказать.
— Наверное, под мухой. Я ровно ничего не помню.
— И о чеке тоже не помните?
— О каком чеке?
— Но Холт же сразу дал вам чек.
Я поднялся и начал шарить у себя в карманах. Действительно там лежал сложенный в несколько раз чек. Я долго смотрел на него.
— Холт прямо зашелся, — сказал Скотт. — Вы рассуждали об искусстве как Бог. Он сразу же и забрал рисунки, в такой он пришел восторг.
Я поднес чек к свету. Потом засмеялся. Я продал рисунки на пятьсот долларов дороже, чем оценил их Силверс.
— Ну и ну, — сказал я, обращаясь к Скотту. — Я отдал рисунки слишком дешево.
— Правда? Вот скверная история! Не думаю, чтобы Холт согласился их вернуть.
— Ничего, — сказал я, — сам виноват.
— Для вас это очень неприятно?