Антиквар придвинул табуретку и сел напротив. Из папки формата А3 Клара достала две большие фотокопии пропавших картин и протянула Йосефу.
— Вот — моя радость и моя боль.
Кауфман осмотрел фотографии. Не сказав ни слова, он прошел за прилавок, достал лупу и принялся сантиметр за сантиметром изучать «Расправу над попом». Картина, надо сказать, пышущая жестокостью. На переднем плане большевики шашками рубят попа. Вдали — церковь. Сбоку — могила.
Преисполненная любопытством Клара подошла к антиквару.
— Ты не то смотришь, — сказала она. — Это художества моего прапрадеда, картина передавалась по наследству. Она ничего не стоит. Посмотри вторую.
— А чего ее смотреть? Там все ясно. Форменто. Цена от восьмиста тысяч….
— Скажи, Йося, появлялась она у ваших?
Йосеф посмотрел на Клару глазами, полными печали.
— Дражайшая моя, Клара Кузьминична. Наша среда, как бы это сказать помягче, порой связана с уголовщиной. Тут есть законы, по которым живут все. То, чем торгуют из-под полы, не должно выходить наружу. Не могу я вам дать такой информации. Иначе враз моя сетка поставщиков рассыплется.
— Я же не праздно интересуюсь. Речь идет о моем украденном имуществе. Право, Йося, ты меня огорчаешь.
— Никак не хотел вас обидеть, дражайшая! Кларочка, да и не могу я вам ничего сказать, поскольку информацией не располагаю.
— Йося, приглянулось мне колье Джамили, да расхотелось деньги в твоей лавке оставлять.
— Правда? — зеленые глаза антиквара заиграли блеском, не хуже изумрудов Джамили.
— Появлялись ли картины на рынке и по какой цепочке пришли? Достанешь информацию, останемся с тобой друзьями, Йосечка.
— Увы, я не всесилен, любимейшая Клара…
Антиквар сдвинул витринное стекло, достал колье на бархатной подушечке и выложил его перед Кларой. В перекрестных лучах развешенных светильников оно заиграло неземным блеском. Пока Клара боролась с инстинктами вороны, Йосеф достал микроскоп, подложил фото «Расправы над попом» и заглянул в окуляр.
— Тру-ля-ля! Занимательная картинка. Посмотрите и вы.
Клара в недоумении последовала его совету.
— Видите? — спросил Йосеф.
— Птицу?