Стартап

Спрашивающий перешёл на русский.

— Моя фамилия Иванов. Я сопровожу Вас в гостиницу, а потом — на Белорусский вокзал, до поезда на Минск. Отправление — в 19.53.

Питер вымучил улыбку и произнёс:

— У Вас очень редкая фамилия.

Встречающий улыбнулся в ответ и сказал:

— Я рад, что в столь долгом и бурном пути Вы не растеряли чувство юмора.

— По мне видно, что путь был бурным?

— Да. Вам не мешает освежить себя и костюм. Всё это можно будет сделать в гостинице. Пойдёмте. И наденьте, пожалуйста, маску — сейчас в Москве подцепить коронавирус проще, чем триппер в Амстердаме.

Несмотря на утренний час, город уже увязал в извечной пробке. Автомобиль подолгу стоял на светофорах, разгонялся и снова тормозил; вместо обещанных навигатором одиннадцати минут ехали уже больше получаса. Питер не отлипал от окна: он не был в Москве больше тридцати лет. Старый город умирал, без боя уступая позиции неотвратимо наступающим стекло-бетонным гигантам-уродцам. Впрочем, когда машина свернула на Тверскую, на которой, к удивлению, было свободное движение, Горелик начал узнавать Москву своего прошлого.

Микроавтобус подкатил к оперативно открывшемуся шлагбауму, плавно подъехал ко входу и остановился. Пассажиры вышли из машины по-разному: Иванов бодро выпрыгнул и успел подхватить Питера, чьи ватные ноги, давно не чувствовавшие твёрдой земли, едва не подвели его.

Горелик вновь попытался пошутить:

— Однако, гравитация здесь такая же, как и везде, и совершенно не изменилась, в отличие от города.

Иванов снова легко улыбнулся, не склонный к научным диспутам, взял чемодан гостя и рукой предложил следовать за ним. После кондиционированной прохлады в салоне автомобиля Москва, с её летней бетонной духотой, ударила по больной голове Горелика с силой голландского кексика. Он снова покачнулся. Город его детства — сырой, дождливый и слякотный, вечно пасмурный и тоскливый, весь из серых депрессивных домов, канул в лету. Перемены грандиозные, и Питер не был к ним готов, а к жаре — тем более. Неуверенной трусцой он последовал за Ивановым, перед которым услужливо распахнулись двери.

Родившийся в Москве, хоть и понауехавший, Горелик никогда не был в «Национале». Неожиданное великолепие холла оглушило Питера, мощная роскошь заставляла благоговеть. Среди этого сияния обострённое обоняние, многократно усиленное длительной пьянкой, поверх запахов гостиницы, богатых постояльцев и элитного кофе, распознало знакомый парфюм. Горелик закрутил головой, и в углу увидел небрежно-элегантно развалившегося в кресле Лазара: даже под медицинской маской было видно, что тот улыбается.

— Сэмми!

— Питер!

Горелик со всех ног бросился к другу. Лазар предупреждающим жестом остановил Питера:

— Никаких обнимашек. Только рукопожатие. Соблюдаем ковид-протокол.

Горелик прыгал вокруг компаньона, как маленький ребёнок вокруг новой игрушки.

— Сэм! Сэмми! Дружище! Ты уже здесь! Как ты добрался? Как наши дела? Где установка?