— Вы сошли с ума? — прошептал Максим.
Но коротышка, словно не слыша его, продолжил:
— А ведь мертвая змея куда опаснее живой, вы не находите это смешным? Потрясающая шутка природы! Взрослая змея старается дозировать яд, не тратить его весь сразу, потому что не знает, сколько врагов появится у нее на пути в ближайшее время. Но с мертвой змеей все иначе: мозг уже ни за что не отвечает, и первый, он же последний, укус впрыскивает жертве весь яд, что был у змеи. Эта змея была крупной, яда накопила много, я дичайше извиняюсь!
Оторвать змеиную голову от руки было трудно, челюсти не разжимались. Максиму потребовалось немало усилий, на месте укуса осталась рваная рана, и от этого становилось только хуже. Сердце отчаянно колотилось, разгоняя отравленную кровь по всему телу.
Теперь он понимал, что чувствовали перед смертью его жертвы. Но он никогда не хотел это узнать, ему достаточно было наблюдения со стороны. Так что, теперь он… умрет? Он, хозяин целого мира, умрет? Нет, невозможно!
— Мне нужно к врачу! — крикнул Максим, прижимая к груди кровоточащую руку.
Коротышка только теперь снял очки. Его глаза, лишенные защиты линз, были холодными и равнодушными, словно отлитыми из стали, а его лицо уже не казалось таким забавным.
— Боюсь, вы не понимаете, — вздохнул он. — В ближайшее время никто вам врача не вызовет, все будут уверены, что вы сидите здесь и ждете адвоката. Вы будете лежать без сознания, тихонько, и вас никто не хватится. А потом или вы очнетесь, или вас найдут. Вот тогда начнется настоящая кутерьма, но будет уже слишком поздно. Всего доброго, Максим.
И прежде чем Максим успел осознать истинный смысл этих слов и безысходность, скрытую за ними, следователь ударил его в висок рукоятью ножа.
* * *
К одиночеству можно привыкнуть, как к хронической боли, как к постоянной усталости. И вот уже оно становится таким привычным, что кажется, будто так было всегда. Оно обнаруживается только в момент контраста. Вроде как ты приспосабливаешься к вечному полумраку, но потом кто-то зажигает яркий свет, и сначала глазам становится больно, хочется все это прекратить, вернуться к спасительной темноте, сделать так, как было. Однако очень скоро ты понимаешь, что свет — это хорошо, удобно и не нужно его бояться.
Анна Солари осознала свое одиночество, лишь когда появилась возможность его разрушить. Она подозревала, что это, наверное, не совсем правильно, если учитывать все обстоятельства. Но она все равно невольно привыкала к новой реальности, в которой был человек, беспокоившийся о ней, звонивший ей каждый день, готовый ради нее рискнуть всем, войти туда, где, кажется, ждет верная смерть. Даже ее железная воля не позволяла отвернуться от этого и ничего не чувствовать.
Ее одиночество было могучим зверем, первобытным чудовищем, кружившим над ней много лет. Но теперь и она, и этот зверь привыкали к чему-то прежде неизвестному. Например, она с большой настороженностью относилась к прикосновениям — особенно к правой руке, чувствительной из-за травмы. А Леону хотелось ее касаться, для него это было привычкой, которую он даже не осознавал до конца. Это были легкие прикосновения с безобидным смыслом, лишенные сексуальных намеков — он помнил про все ограничения, с которыми им еще предстояло разобраться. Но ему хотелось убедиться, что она настоящая, она рядом с ним, он не потерял ее в задымленном лабиринте, и вместе с тем показать ей, что он рядом и никуда не исчезнет.
Она невольно думала о том, что они легко привыкли бы друг к другу во всем, даже оставаясь совсем разными.
Сейчас она снова сосредоточилась на настоящем моменте. Леон позвал ее к себе, чтобы поговорить о Максиме, а она все думала о той правде, которую должен был сообщить Дмитрий и которую, возможно, придется сообщать ей. Она не знала, как это воспримет Леон, но он был слишком дорог ей, чтобы и дальше позволять его обманывать.
А Леон, не подозревая о ее внутренних терзаниях, продолжал рассказывать:
— Он, конечно, ловко все проделал, этот тип. Представился следователем прокуратуры, документы у него были в порядке. О его визите даже предупредили заранее! Только потом, когда все уже случилось, выяснилось, что это была одна большая подстава, но какая грамотная!
— Ничего удивительного, — рассеянно отозвалась Анна. — Наемные убийцы высокого уровня такое умеют. А у него уровень высокий, судя по тому, что он устроил это шапито со змеей, а не пустил Максиму пулю в лоб.
— Этого я, кстати, тоже не понимаю: зачем? Такой риск, такие сложности…
Сложности и правда были. Убийца сумел убедить всех в отделении, что он — просто следователь. Но даже так он чудовищно рисковал. Возможно, кого-то из полицейских, работавших в тот день, он подкупил, этого Анна наверняка не знала. Но допускала, поскольку никто не заглянул в допросную после того, как «следователь» ушел. А может, они просто не хотели видеть? В отделении все знали, скольких человек убил Максим и как именно он это делал.