Максим не верил в такую забавную условность, как справедливость, и все убийства, срежиссированные им, вспоминал только с удовольствием, как иные вспоминают удачную пьесу или концерт. Эти крики, эта агония… с ними ничто не сравнится. Максим четко знал свою дорогу в жизни и не собирался с нее сходить.
Из-за ареста ему придется замедлиться, только и всего. Конечно, ему хотелось отомстить тем, кто сбил ему все планы, — следовательнице и особенно этим двоим… Без них полиция не справилась бы, и урон, нанесенный его бизнесу, был бы куда меньше. Но теперь с этим придется подождать. Когда он сбежит, все они будут настороже, к Аграновскому и Солари приставят охрану, даже не зная, что он умеет быть терпеливым. Он выждет год, а если нужно, то и полтора, дождется, пока полиция поверит, будто он сдался, и только тогда нанесет удар. Он придумает для них особенную смерть, по сравнению с которой газовая камера покажется им курортом! У него будет год на планирование, но он своего добьется. Уже сейчас мысли о мести помогали Максиму отстраниться от злости, которую вызвало в нем первое в его жизни большое поражение.
Пока же он откровенно скучал в камере. Все эти допросы, естественно, ни к чему не приводили, и, когда его в очередной раз притащили в комнату с металлическим столом, он не испугался, ему было скучно. Все, что произойдет дальше, Максим знал наперед.
Однако он поторопился с выводами. Он ожидал увидеть в допросной Ингу Шипову — одну из его недавних жертв. Разговаривая с ней, он обычно представлял, как распарывает ей живот и заставляет смотреть, сколько в ней скрыто внутренностей; это забавляло его. Интересно, догадывалась ли она о том, чего ему хочется? Пожалуй, да, потому что очень часто под его взглядом она нервничала и заканчивала допрос раньше срока, лишь бы уйти и не находиться с ним в одном помещении. Максим видел все ее слабости, он не сомневался, что эта тряпка не соберет путный набор данных для суда.
Но, видимо, это понял не только он, потому что сегодня вместо Инги пришел следователь-мужчина. Он, впрочем, тоже не вызывал у Максима и тени уважения. Этот был невысоким, забавно пухлым, словно покусанным пчелами, каким-то никчемным, как садовый гном. В его внешности не было ничего опасного или хищного. Максим вынужден был признать: тогда, на заводе, стоя лицом к лицу с Леонидом Аграновским, он впервые почувствовал страх перед человеком, а не обстоятельствами. Его инстинкты, никогда его не подводившие, подсказали ему —
Но этот? Это плюшевый мишка в дешевом костюме!
Сам следователь, впрочем, вряд ли знал, какое забавное впечатление он производит. Он уверенно уселся на стул и поставил на стол кейс, который был едва ли не больше его самого. Он носил массивные очки, и его глаза скрывались за игрой бликов в глянцевых стеклах.
— Здравствуйте, Максим. Меня зовут Михаил Эдуардович, я занимаюсь расследованием смерти Артура Селиванова.
Это что-то новенькое!
— Мне казалось, что расследованием всех смертей занимается та барышня, которая ходит на встречи со мной, как на работу, — хмыкнул Максим.
— Инга, увы, со всем не справляется. Да и есть основания полагать, что убийство Селиванова не связано с остальными делами, слишком уж оно отличается от них.
Этот пухляк был даже лучше адвокатов Максима! Если он развалит дело Селиванова, на суде будет проще. Хотя он, конечно, не прав: Максим хотел избавиться от этого жулика и избавился, он лично выбирал змею, которая вскоре оборвала его жизнь.
Но следствию этого знать не нужно.
— Скажите, Максим, чем вам помешал Селиванов? — все так же спокойно, почти дружелюбно поинтересовался следователь-гномик.
— Ничем, я его даже не знал. Обо всем, что с ним случилось, мне рассказали уже здесь, и я глубоко сочувствую его родственникам, если они у него еще остались.
— Ломаете комедию? Зря вы так. Змею, убившую Селиванова, удалось связать с Ильей Закревским, а он работал на вас.
— Никогда такого не было, — возразил Максим, прикидывая, как удобнее было бы убить этого коротышку. Пожалуй, подвесить за горло на крюк для разделки мясных туш. И пусть дергает этими своими коротенькими ножками! Смешно же…
Инга уже начинала нервничать, когда он смотрел на нее так. Но следователь то ли ничего не замечал, то ли был слишком глуп, чтобы разгадать чужие мысли.
— Вы не знали Илью Закревского?
— Я знал его, он был моим другом. Но он на меня не работал. Если он на кого и работал, то на Александра Гирса, как и я. Ни про каких змей я не в курсе.