Кирилл смотрит на меня нечитаемым взглядом, а губы плотно сомкнуты. Он чертовски зол.
— Не пригласишь? — усмехнувшись, спрашиваю.
— Ты сбежала не от меня, а от своих нелепых предубеждений. Нам было хорошо вместе, но ты… поступила так, как поступила, — по его лицу пробегает тень досады и… чего-то похожее на «отвращение», будто ему неприятно со мной больше разговаривать.
— Кирилл…
— Ты будешь каждый раз возводить новые стены между нами, — растирает ладонью свое лицо. — А я живу, считай по расписанию. И мне некуда воткнуть твои перемены настроения.
В моей сумочке звонит телефон. На дисплее высвечивается «мама». Сбрасываю и закидываю обратно.
— Ты хотел, чтобы я вышла за грань своей дозволенности. И я вышла… — сиплю, не в силах поднять на него глаза.
— Эта ночь была просто «Вау». И я хотел утром пойти в пекарню, купить нам свежих булочек к завтраку. Мне хотелось провести это утром вдвоем, а не в спортзале, как обычно, колотя грушу.
— Мне жаль… — шевелю сухими потрескавшимися губами.
— Мне нужно собираться, Ева Игоревна. Увидимся в субботу, на паре.
Громко захлопнув дверь перед моим носом, Кирилл, действительно расставил все по своим местам. Сам. Как хотелось бы мне.
Телефон не перестает играть, даже, когда я сажусь в маршрутку, чтобы доехать до своего дома. Снова «мама».
— Привет, мам. Мне некогда сейчас говорить, — рисую узоры пальцем на запотевшем окне.
— Дочка, я завтра буду в Москве! — оторвавшись от своего занятия, чуть ли не говорю первое слово, которое пришло на ум. И оно весьма неприличного содержания. — Что-то радости не чувствую…
— Мам… я рада, что ты.
— Ну тогда, встречай меня, Москва!
И под радостные возгласы своей родительницы, я начинаю уже жалеть, что перевелась работать в Москву, а не куда-то подальше, например, ближе к белым медведям.
Смотря, как за окном мелькают люди и здания, я всем сердцем желаю сейчас оказаться на его кухне… за чашкой кофе, с горячими булочками и непременно ощущать каждой клеточкой своего естества зрительное немое обожание, которое красноречивее всех сказанных слов. Ведь он был всегда искренен, чего не скажешь обо мне. Пусть это будет в другой реальности.
Шрам на моем запястье начинает ныть, напоминая за какие грани я на самом деле могу переступить, когда дело касается чувств.
Глава 12