Челядинец ушел.
Стосковалось в Орде сердце Ивана, хотя жилось ему там хорошо и хан его ласкал. Потянуло на Русь. Выбрал он ночку потемнее, коня побыстрее и ускакал. Татары его не нагнали. Но зато несколько дней спустя он попался в руки грабителей, которые отобрали казну и коня. Дальше ему пришлось идти пешком, питаться именем Христовым.
Теперь он был у цели. Конец страданиям! Он уже видел себя сидящим в княжеском тереме за кружкой душистого медового сбитня.
— Князь приказал тебя помелом гнать, — насмешливо промолвил вернувшийся челядинец, — и чтобы ты ему на глаза не смел показываться.
— Меня?! Я?.. — пробормотал Иван Васильевич, вздрогнув от гнева.
— Да, да… Ну, проваливай!
Шатаясь вышел он с княжьего двора.
Голова кружилась. Дух захватывало от стыда и бессильного бешенства.
Несколько придя в себя, он кое-как, расспрашивая прохожих, узнал, где живет Некомат, и добрался до его лачужки.
В худом, бледном человеке он едва признал Суровчанина.
Со своей стороны тот подивился происшедшей в Вельяминове перемене.
Некомат приютил своего приятеля, дал ему кров, пищу, хорошую одежду, но целыми днями изводил его упреками, что причиной всех бед он — Вельяминов, сманивший Суровчанина в Тверь и насуливший горы золотые.
Гордый Иван Васильевич, не хотевший в былое время смириться перед великим князем, теперь должен был смиренно выносить попреки купца Некомата.
Но вскоре приятелям пришлось распрощаться с Тверью.
Однажды князь Михаил как-то увидел проходивших мимо дворца Вельяминова и Некомата. На их беду, князь был не в духе.
— Что эти иуды здесь шатаются, — сказал он ближнему боярину. — Да и жить в Твери им незачем: изменники своему князю изменят и мне. Прогнать их!
На другой день приятелям сообщили княжий приказ: выехать немедля из Твери и не показываться в тверской области под опасением смертной казни.
К вечеру они уехали, сами не зная, куда укрыться от гнева князей Тверского и Московского.
XIV. Гордыня и смирение
Святой митрополит Алексий, достигший восьмидесятипятилетнего возраста, стал чувствовать приближение скорой кончины.