Абсурд, но почему-то догадка засела в разуме. Я смотрела на темные буквы и видела уже не предупреждение от неведомого благодетеля, а просьбу, искреннюю, чистую.
С этой надписью комната стала родной настолько, что ее не хотелось покидать. Сама мысль о пересечении порога обдавала могильным холодом. Черно-алые буквы окутывали теплом, как если бы я обнимала того, кому по-настоящему дорога. Тот, кто ее оставил, не мог быть врагом. Вариант, что это трюк, иллюзия, чье-то злое внушение, имел место быть, но все существо бунтовало против него. То внутри меня, что люди обычно зовут душой, верило: я вижу правду.
Я бы с удовольствием осталась дома на ближайшую вечность, но, увы, реальность требовала моего присутствия. При всем старании за простуженную я бы уже не сошла, даже оттенив въевшиеся в кожу синяки. Поэтому, дабы не терять время на бесполезную актерскую игру – это уже стезя Солейля, – я накидала в сумку тетради, даже не глядя на расписание, затянула хвост на затылке и приготовилась покинуть комнату.
Едва мои стопы оказались на одной линии со стеной, на которой была начертана надпись, я услышала тихое, но отчетливое шуршание, словно кто-то пробежал по столу, разворошив бумаги. Потом второе и третье. Будто за окном начинается дождь, норовящий обратиться в ливень.
Голова сама собой повернулась к надписи, и я обнаружила, что с нее по обоям струятся три тонкие красные дорожки.
Послание не желало отпускать меня, просило быть здесь, с ним, в этой комнате, думая о нем. Я мягко дотронулась до одной из букв ладонью, будто в попытке утешить – так обычно родители гладят своих детей по спине. Отдача произошла сразу же – стена колыхнулась ласковой вибрацией. Так кошки ластятся к хозяевам – мурча, изгибают спину.
Надпись обладала собственным сознанием, но это не казалось странным. Что-то внутри воспринимало это как должное и затмевало доводы рассудка, утверждающего, что я просто схожу с ума.
Из квартиры я выпорхнула, не удосужившись даже попрощаться с матерью. Кинулась на лестницу, будто спешный спуск по ней мог выбить из меня всю ересь.
Куда лучше с этой задачей справился свежий воздух. Мороз ударил в лицо, забрался под одежду, въелся в мышцы и кости, развеивая туман. Убедившись, что порывы ветра сорвали с меня лохмотья наваждения, я вздохнула и направилась в школу. Как Элли в Стране Оз, только дорога не из желтого кирпича, и вместо веселых спутников и говорящей собаки – загадки, тайны и опасности.
Подходя к воротам, я мимолетно отметила, что машины Пака поблизости нет. Обычно он бросал ее у бордюра. Пожалуй, стоило бы чиркнуть эсэмэс лису и напомнить, что школа является обязательной для посещения, но врожденная вредность удержала руки в карманах и не дала им скользнуть в сумку за телефоном. Март стоит на пороге, экзамены уже в мае – мне как десятикласснице не о чем беспокоиться, а вот Паку стоило бы озаботиться оценками и перманентными опозданиями. Есть вероятность, что у него «отлично» по всем предметам, поэтому прогулы и спускаются ему с рук, но даже если так, оставаться таким беспечным – не самый лучший вариант.
В здание я вошла, почти не почувствовав перепада температур. Смешно: всего несколько недель назад приходилось влетать внутрь, теперь же стало возможно открывать дверь, не опасаясь, что ладонь примерзнет к ручке. В коридоре тепло не сбивало с ног – колыхалось навстречу, вяло и устало, словно батареи выдохлись.
Куртку я стянула еще до того, как добралась до середины коридора. Очередное доказательство скорого прихода весны: раньше из куртки стараешься как можно дольше не вылезать, стремясь согреться, а теперь лишь бы от нее избавиться. Я по выработавшейся привычке встряхнула ее, взяв за капюшон, как услышала:
– Хель!
От приторно-сладкого звонкого голоса свело челюсть.
Видеть Солейля хотелось меньше всего, поэтому я ускоренным шагом направилась к гардеробной. До звонка оставалось добрых десять минут, но следовало поспешить.
– Подожди, сказал!
Прилипала!
Просто так отпускать меня лис явно не намеревался, поэтому я, решив, что нет нужды разыгрывать спектакль, обернулась, скрестив руки на груди. Куртка продолжала мотаться в сгибе локтя, громко шурша.
– Какая же ты дерзкая! Кричу: постой. Что за невоспитанность!
Стук каблуков прекратился, и белобрысый, щелкнув ими по полу в последний раз, остановился напротив меня. Вид его показался мне чрезмерно нарядным и праздничным: рубашка, застегнутая на все пуговицы, темно-синий жилет, выглаженные брюки, лакированные туфли, издающие легкий цокот. Как в Большой театр собрался.
ebooksa