Високосный год

22
18
20
22
24
26
28
30

Я помню, как в раннем детстве, лет с пяти, мне снился один и тот же кошмар: я в полнейшей темноте, ни окон, ни проблесков света, неподвижен и не имею возможности покинуть эту темницу. В следующий момент я начинаю чувствовать, что будет дальше, и в то же мгновение меня охватывает не просто страх, а звериный ужас, и я изо всех сил не хочу видеть продолжения, но не могу! И я не понимаю, почему мне просто не удаётся закрыть глаза? Но, тем не менее, это происходит. Откуда-то сверху из кромешной тьмы выплывает что-то похожее на небольшую картину, размерами примерно 30×20 см, на расстоянии трёх метров от меня. Она чем-то тускло подсвечивается, и в детстве я не мог разглядеть всех деталей, ибо дикий страх полностью ослеплял меня. «Картина» «подплывала» всё ближе. Медленно, плавно. Меня уже начинало трясти, мне всего пять лет! Больше всего я боялся того, что было изображено на «картине». Потому что изображение начинало оживать, и оно было неописуемо жутким. Оно скалилось и гоготало. А я, чёрт возьми, был просто парализован и всё, что каждый раз меня спасало, так это неожиданное осознание того, что мне всеми силами нужно постараться проснуться. Но это всегда было сложно, неимоверно трудно. Чем ближе «подплывала» картина, тем больше мне хотелось просто исчезнуть. Этот кошмар преследовал меня несколько лет. А потом прекратился. И в какой-то момент своей жизни я совсем про него забыл.

Не знаю, по какой причине, но после первой встречи с Андреем я стал зажигать дома свечи. Раньше они меня пугали. Особенно напрягал запах церковных свечей. Какую-то тоску он нагонял что ли или даже чувство безысходности. В общем, я их дома никогда не имел. А теперь регулярно зажигал. Как правило, я ставил свечу на подоконник у иконы с изображением Христа. Перед сном. Получалось как раз у изголовья дивана, на котором я спал. Икона, кстати, не моя. Я нашёл её в шкафу этой съемной квартиры и решил расположить на видном месте.

Однажды, спустя неделю после последнего визита моего загадочного помощника, я уже привычным движением зажёг свечу на подоконнике и направился в ванную комнату чистить зубы перед сном. Сделав несколько шагов и почти выйдя из спальни, я зачем-то обернулся. Я не знаю, кто или что заставило меня обернуться, но дальше случилось нечто!

Повернув голову, я оцепенел. Моё тело покрылось мурашками. Ужас сковал меня всего. На подоконнике была сцена из моего детского кошмара: та самая «выплывающая картина», подсвечиваемая одной свечой. И тут я чётко осознал, что в детском кошмаре была именно икона с изображением Иисуса Христа! Я галопом выскочил из комнаты и попытался открыть входную дверь, чтобы выбежать в подъезд, но замок не слушался! Чёрт возьми, он не открывается! Что происходит? Я боялся развернуться, мне казалось, что сейчас ко мне по воздуху поплывёт эта икона и там будет вовсе не Иисус! Тогда я забежал на кухню, закрыл за собой дверь и схватил там ещё одну свечу. Я судорожно зажёг церковную свечку и стал глубоко вдыхать воздух. Из окон в квартиру проникала тёмная ночь. Я прислушивался к каждому шороху за стеной. Как же мне было страшно! Господи, я просто оцепенел! Вновь, как в детстве, я остался один на один со своим кошмаром:

— Мне нужно просто проснуться. Просто проснуться…

Но здесь не получится избежать дальнейшего развития событий, просто проснувшись. Проснувшись… Или…

— Проснуться! — почти воскликнул я от какого-то нового озарения и тут же осекся, боясь быть услышанным кем-то или чем-то. Я вновь стал читать «Отче наш». Внутри меня что-то изменилось, но страх не отступал. Всё-таки немного успокоившись, я осознал, что сейчас происходит что-то очень важное для меня, и только я сам могу решить эту задачу. В тот момент мне казалось, что я переместился в другую реальность. Реальность, где действуют совсем иные законы, где на первом месте стоят духовные вещи, а не материальные, как в нашем мире. Все прочие заботы и земные хлопоты, казавшиеся жизненно важными, растворились в происходящем со мной. Вспомнив мамины пирожки я, насколько это было возможно, постарался взять себя в руки.

— Мне нужно выйти из кухни. Я должен закрыть этот вопрос. Всё, назад пути нет, — я перекрестился и, начав читать вслух «Отче наш», открыл дверь. Прикрывая ладонью горящую свечу, я медленно двигался в сторону комнаты. Шаг за шагом, безостановочно читая молитву, я шёл навстречу своему кошмару:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́…

Коридор был не длинным, и до дверного проёма в комнату оставалось буквально три метра. Проходя мимо входной двери в квартиру, я немного смалодушничал и на всякий случай дёрнул ручку: замок по-прежнему не поддавался. Стало очевидно, что какая-то неведомая сила отсекла от меня любые пути, кроме дороги в свой страх. Что ж, так тому и быть.

Я точно помнил, что, убегая из комнаты, оставил свет включенным. Но сейчас оттуда разливалась тьма. Ещё раз перекрестившись, я шагнул внутрь. В нос ударил запах сырости. Несмотря на горящую в руке свечу, невозможно было ничего разглядеть. Не было ни шкафа, ни окна, ни стен с обоями. Это была не моя комната. Я обернулся назад, и меня охватила новая волна ужаса: исчез коридор, входная дверь, кухня — всё, всё исчезло. Исчезла вся квартира. Осталась только тьма и подвальная сырость. Поняв, что другого выхода у меня нет, я решил разглядеть место, в котором оказался. Стали слышны еле уловимые звуки ударяющихся о камень капель. Я постоял ещё. Очертания помещения потихоньку начали проясняться. Похоже, какой-то подвал. Стены и пол выложены из камня. Потолка я так и не увидел. Впрочем, как и входа/выхода. Пожалуй, немного просматривалась часть каменной лестницы, уходящей куда-то наверх. Возникло ощущение, что это средневековая темница. Видимость не улучшилась. Скорее, я стал чувствовать. Да-да, именно чувствовать, чувствовать пространство. Это было новое, необычное ощущение. Но я быстро с ним свыкся.

И вдруг я отчётливо услышал чьё-то прерывистое, затруднённое дыхание. Недалеко от меня возник женский силуэт. Она сидела спиной ко мне на каком-то металлическом стуле, прикованная к нему и с зафиксированной головой. Все мои чувства обострились. Растрепанные волосы, на теле лохмотья, ссадины и синяки на лице. Стало понятно, что её пытали и сидит она тут уже довольно давно. С левой стороны между рёбер виднелась глубокая кровоточащая рана, которая, очевидно, должна была скоро её прикончить. Благодаря каким-то странным приспособлениям глаза были постоянно открыты и бесконечно таращились во тьму. Она выглядела очень измученной. Мне стали передаваться её чувства: жуткая безысходность, полная потерянность во времени и пространстве, желание провалиться в забытье. Вдруг моя свеча потухла, и я услышал шаги, доносящиеся с лестницы. И в этот момент я ощутил весь ужас несчастной пленницы. Она начала беспокойно дергаться и стонать. Я чувствовал, что ей становится всё хуже и хуже.

В следующий момент всё прояснилось.

Из темноты вниз по лестнице «выплывала картина». Выплывала прямиком к уже обезумевшей узнице. Но я увидел, что «картину» кто-то несёт. Кто-то в тёмном балахоне с большим капюшоном на голове. В одной его руке была свеча, а в другой та самая картина, которая оказалась иконой с изображением Иисуса, подсвечиваемая этой самой свечой. Помещение наполнилось ужасом и запахом воска. Он медленно, шаг за шагом спускался к ней. Из-за того, что она провела много времени в темноте с открытыми глазами, ей виделось, что икона «плывёт» по воздуху. Учитывая потерю крови от раны и всё прочее, я понял, что женщина давно сошла с ума. Но её продолжали мучить. Это была очень жестокая казнь. Это была средневековая инквизиция. Чем ближе он приближался к ней, тем сильнее она билась в конвульсиях. Бедняжка. Сейчас её воспалённый мозг рисовал совсем иные картины.

«Что же такого она натворила?» — мелькнуло у меня в голове.

— Не она, а ты! — голос прозвучал громом.

«Что это? У меня новые галлюцинации?»

— Нет. Это я говорю с тобой!

«О, Боже, меня видят!». Человек в балахоне отвечал вслух на мои мысли.

— Тебе не следует здесь ошиваться. Ты уже и так всё понял. Поэтому возвращайся к себе. Ведьма казнена сообразно её преступлениям. Не советую тебе повторять прошлых ошибок!

«Прошлых ошибок, прошлых ошибок…» — разнеслось громким эхом.