Високосный год

— И на первых же препятствиях ты ломался. Поэтому ты и петь перестал, хотя имеешь такую способность, и, в общем-то, для этого сюда и приехал из своего захолустья. Поэтому и баба с тобой дурная была. Ну, так всё справедливо: коли сам без царя в голове, без стержня, так откуда ж рядом взяться другой породе?

— То есть, вы хотите сказать, что это я виноват в том, что она оказалась… такой? — было видно, что его это задело.

— Нет, конечно, Алёшенька, что ты? Это папа Римский виноват и проклятые иллюминаты! — он ухмыльнулся. — За то, что происходит в твоей жизни, несёшь ответственность только ты! Именно поэтому жалость к себе из-за того, что тебя, якобы, обидели нехорошие люди, это самое идиотское времяпровождение. Даже если бы Афину создал какой-нибудь древний тайный орден в своих корыстных целях, то всё равно, в том, что она оказалась именно в твоей жизни, виноват только ты, и иных виновных здесь нет и не будет! Понимаешь, малахольный? В этом и есть заложенная во Вселенную непоколебимая справедливость: в жизни всё происходит согласно твоим искренним представлениям об этой самой жизни и вследствие твоих поступков. Так что, всё зло, если ты ищешь зло, и всё добро, если ты ищешь добро. Поэтому второй тост — за справедливость! — и он вновь осушил весь кубок.

Алексей, немного осмелев, тоже допил до дна:

— И что же мне делать с собой, раз уж я так безнадёжен? Где мне взять этой уверенности в себе, которой полон уволивший меня продюсер? Или самоуверенности, отнимающего у меня деньги преступника?

— Право, какая скупость понимания. Чтобы в тебе появилась уверенность, нужно быть уверенным в том, что ты сделал. В том, что уже сделал, а не просто планируешь. А чтобы быть уверенным в сделанном, нужно сначала это сделать, тем самым получив необходимый опыт. Это же элементарно! И только из действия рождается уверенность в своих поступках, а значит, и в себе. А не ничем необоснованная самоуверенность, — спокойно продолжал богослов. — Однажды это может подвести тебя, как и каждого, о котором ты вспомнил. Тебе просто нужно научиться быть собой. Всё. Это ключ к твоей двери. Поэтому мой третий тост — за собственный уникальный опыт! Или даже за уникальность! — и он в третий раз выпил весь кубок.

— Уникальность… — повторил Алексей и тяжело вздохнул. Он вдруг вспомнил, как в детстве, когда пел маме услышанные по телевизору песни, она, обнимая его, говорила: «Ты у меня просто неповторимый! Настоящий талант!» И в это мгновение он ощущал себя знаменитым артистом. — Вот её-то мне и не хватает, уникальности этой… — грустно подытожил он.

— Да не её тебе не хватает, малохольный, а смелости! Сме-ло-сти!

— Ну, а как же быть всегда смелым? Вот даже взять ситуацию с этим кривоносым: если бы я вдруг осмелел и не согласился отдавать ему деньги, он бы непременно меня зарезал где-нибудь в тёмном переулке. И на что мне тогда вся эта смелость? — возмутился Алексей.

— Ты не путай смелость быть собой с безрассудством. Ты бы и не оказался в этой ситуации, если бы изначально следовал за голосом своей души. Не будь в твоей жизни продюсерского центра, ты бы не познакомился там с Афиной. Не познакомился бы с Афиной, не пришлось бы брать кредит на поездку. Опять же, если бы не зарплата «в конверте» в том же центре, не попался бы в лапы кривоносого с его «быстрыми деньгами». Вот так шаг за шагом можно отследить причины всех жизненных ситуаций.

— Как всё просто у вас, — немного обиженно ответил Алексей.

— Так всё и есть просто! Просто делай, что любишь! Этого всегда достаточно! И умереть не страшно. Страшно другое: перед смертью осознать (а именно перед смертью всё и проясняется!), что прожил ты эту жизнь не для себя! Что так и не осмелился сделать того, чего так хотел на самом деле. Окружив себя надуманными заботами, следуя общепринятым установкам и обязательствам, достигая навязанных целей, ты, в общем-то, жизнь свою просуетил.

Куда лучше, лёжа на смертном одре, вспомнить и победно улыбнуться своему бесстрашию, которое в этот последний момент осознаётся не как героический поступок, но как единственно верное и правильное решение. И в последний раз, закрывая свои глаза, почувствовать себя настоящим хозяином этого короткого, но такого яркого земного приключения! — глаза Андрея блестели. Казалось, что он сейчас находится не в маленькой московской квартире, а выступает где-нибудь на арене Колизея и тысячи глаз восторженно внимают его пламенной речи! Алексей тоже это почувствовал и, воодушевившись речью удивительного оратора, громко выдал:

— А знаете, что? Мне плевать, кто вы такой на самом деле! Я только что был готов расстаться с жизнью, и раз уж этого не произошло, то я принимаю этот счастливый билет! — и допил остатки необычного вина.

— Да будет так! — неожиданным эхом прогремели слова Андрея, и в следующий миг в глазах Алексея всё поплыло. Очертания комнаты стали размываться, стены исчезли, а вместо свечей где-то вдали возникли факелы, и помещение стало плавно превращаться в какой-то тёмный огромный зал средневекового замка.

Алёша провалился в забытьё.

Он ещё не знал, но впереди его ждали удивительные события!

Глава 20. Сны

В темноте играли языки небольшого пламени. Еле слышно потрескивали дрова в камине. Богослов Андрей сидел на коленях в своей церковной рясе и смотрел, как огонь медленно пожирает деревянные щепки. Каждый раз, завершив то или иное дело, он оказывался здесь, и изменить это было невозможно. Место было тёмное и полное одиночества. Он всегда сидел у камина в своей чёрной рясе и молча всматривался в огонь. Тьма и тишина — это всё, что оставалось у него после каждого яркого появления среди людей. Казалось, что времени здесь не существует. И когда глаза его бесконечно уставали от прыгающих языков пламени, он забывался и видел один и тот же сон, вот уже на протяжении почти тысячи лет…

Вечерами, когда последние лучи древней звезды нареченной Солнцем, остывали и растворялись в солёных водах Мраморного моря, он сидел у обрыва вместе со своей возлюбленной и каждый раз убеждался всё больше и больше, что на свете нет и не было ничего более прекрасного, чем бездонные карие глаза, смотрящие на него с безграничной нежностью. Что не было и нет ничего более завораживающего, чем длинные каштановые волосы, падающие до самой поясницы, открывая лишь маленькую часть тонкой девичьей талии.