– Извини, – растерянно отозвался он.
– За что?
– Не знаю…
– Вот именно, – Мирослава подошла к другу и нажала пальцем на кончик его по-лисьи острого носа, – би-би.
Родители Мирославы погибли, когда ей было два года, и она практически не помнила их. Воспитывали её бабушка и дедушка. В семье были также две тёти, которые уделяли племяннице немало времени. Так что обездоленной она себя не чувствовала. Но иногда упоминание о чьей бы то ни было маме рождало в её сердце грусть, похожую на отдалённое эхо.
Шура, чтобы изгнать из глаз подруги лёгкую дымку печали, предложил:
– Хотите, я спою вам песню про сон.
– Про сон? – в один голос спросили детективы.
– Ага, который для кого-то стал явью или мог стать.
– Интересно, спой, – ответила Мирослава, не очень-то понимая, чего это друга детства потянуло на воспевание снов.
Морис принёс гитару и положил её Шуре на колени.
Наполеонов пробежал пальцами по струнам, выбрал мелодию и запел:
– Да уж, – сказала Мирослава, когда он закончил петь, – такой выбор встаёт в той или иной мере почти перед каждым. И не только в наше время. И счастлив тот, кто не уступит соблазнам.
– Я где-то читал, что самыми счастливыми людьми являются мудрецы, сторожащие чужие огороды, – сказал Шура.
– Только всего святого ради, без крайностей! – не выдержал Миндаугас.
Мирослава и Шура, глядя на него, как-то уж слишком ласково ему улыбнулись.
«Ох уж эта загадочная русская душа», – подумал про себя Морис.
Мирослава не удержалась и пошутила:
– Мы с Морисом и так стережём сад, огород. Правда, не чужой, а свой. Шурочка, присоединяйся к нам.
– Ребятки! Я и так с вами!