– Где же нам видать.
– Ну, то-то. Можешь ты из этого товара на мою ногу сапоги сшить?
– Можно, ваше степенство.
Закричал на него барин:
– То-то «можно». Ты понимай, ты на кого шьёшь, из какого товару. Такие сапоги мне сшей, чтобы год носились, не кривились, не поролись. Можешь – берись, режь товар, а не можешь – и не берись и не режь товару. Я тебе наперёд говорю: распорются, скривятся сапоги раньше году, я тебя в острог засажу; не скривятся, не распорются до году, я за работу десять рублей отдам.
Заробел Семён и не знает, что сказать. Оглянулся на Михайлу. Толканул его локтем и шепчет:
– Брать, что ли?
Кивнул головой Михайла: «Бери, мол, работу».
Послушался Семён Михайлу, взялся такие сапоги сшить, чтобы год не кривились, не поролись.
Крикнул барин малого, велел снять сапог с левой ноги, вытянул ногу.
– Снимай мерку!
Сшил Семён бумажку в десять вершков, загладил, стал на коленки, руку об фартук обтёр хорошенько, чтобы барский чулок не попачкать, и стал мерить. Обмерил Семён подошву, обмерил в подъёме; стал икру мерить, не сошлась бумажка. Ножища в икре как бревно толстая.
– Смотри, в голенище не обузь.
Стал Семён ещё бумажку нашивать. Сидит барин, пошевеливает перстами в чулке, народ в избе оглядывает. Увидал Михайлу.
– Это кто ж, – говорит, – у тебя?
– А это самый мой мастер, он и шить будет.
– Смотри же, – говорит барин на Михайлу, – помни, так сшей, чтобы год проносились.
Оглянулся и Семён на Михайлу; видит – Михайла на барина и не глядит, а уставился в угол за барином, точно вглядывается в кого. Глядел, глядел Михайла и вдруг улыбнулся и просветлел весь.
– Ты что, дурак, зубы скалишь? Ты лучше смотри, чтобы к сроку готовы были.
И говорит Михайла: