Клавдий, держа на руках малыша Сашхена, тоже решившего поучаствовать в разговоре с громкими: «Ууууу! Уххх!» — лишь головой покачал. Оглядел гостиную. Кожаная мебель, огромное окно, за которым темнота майской ночи, рояль Макара, камин… И дыра в лофтовой кирпичной стене, некогда пробитая железным кулаком Циклопа[3]… Ее так и не заделали, словно оставили как напоминание.
Дом на Бельском озере, который в оные времена воспринимался Клавдием враждебной неизведанной территорией, где случилось столько событий — ревность, любовь, убийства, отравление, теперь, по прошествии времени воспринимался им как родной дом, куда хотелось приезжать снова и снова, потому что сердце властно звало его — к Макару, ставшему ему больше чем другом, братом, к детям, к старухе-училке и втюрившейся в него на склоне лет пышке-горничной.
— Сейчас я его разыщу и мозги вправлю, пресеку в корне! Не волнуйтесь, — пообещал он Вере Павловне, передавая ей снова Сашхена, который недовольно кряхтел — он соскучился по Клавдию и не желал расставаться с ним.
Покинув дом, идя по липовой аллее к озеру, Мамонтов зорко осматривался по сторонам — темный парк, подсветка горит лишь кое-где в траве. Макара на пробежке что-то не видно. Оно и понятно…
Семейная идиллия в богатом доме на Бельском озере. Как бы не так! Все намного сложнее и печальнее.
Если дома в комнатах за прошедшую неделю в отсутствие Макара Клавдий отыскал и ликвидировал все его тайники со спрятанным спиртным, то парк он не мог весь прочесать. А Макар, как истый алкоголик, оставлял себе запасы выпивки в самых разных местах — например, в дуплах старых деревьев. Чертовы заначки!
Макара он узрел на берегу озера. Друг его сидел в темноте в плетеном кресле за садовым столом и мечтательно созерцал полную луну, плывущую в облаках и отражающуюся в черной воде. Медитировал?
Черта с два! На столе перед ним стояла бутылка скотча. Правда, пока еще непочатая.
— Привет. Так-то ты бегаешь перед сном? — грозно спросил Клавдий, подходя.
— Клава, радость моя, привет! — Макар просиял и тряхнул светлой челкой, упавшей ему на глаза. — Кого жаждала моя истерзанная душа в этот час, того судьба и послала. Черт принес тебя, Клавочка! Сие надо отметить. Жаль, стакана граненого нет. Ну, мы из горла, отпразднуем. — И он потянулся к бутылке.
Клавдий Мамонтов сразу же блокировал его поползновение своей левой. Пресек. Он видел — Макар, к счастью, пока еще трезв, не успел приложиться к скотчу.
— У меня много новостей, — сообщил Клавдий. За «Клаву» в свой адрес он обычно сразу бил в «морду как в бубен» всякого, но… только не Макара. Ему он позволял называть себя Клавой, потому что… ну, не драться же им из-за этого постоянно?
Он забрал бутылку и… швырнул ее в озеро. Макар взвыл, как волк на луну: «Уааа!» — и продолжал выть, явно корча из себя вервольфа. Он сидел в кресле в расслабленной позе и выл, выл волком, и эхо в парке и над озером подхватывало его вурдалачий вой.
— Проехали, Макар, — спокойно отреагировал Клавдий Мамонтов. — Новость первая — наш общий друг майор Денис Скворцов, прежний начальник здешнего УВД, покинул Бронницы и перевелся на службу в Читу. Ты слышишь? Уехал, бросив здесь все, только чтобы иметь каждый месяц в Чите свидания с Меланьей.
Макар оборвал свой стебный вой, глянул на друга. Его бывшая жена Меланья — красавица, отравительница — по приговору суда отбывала свой долгий срок в колонии под Читой. Туда к ней и уехал влюбленный в нее майор Скворцов.
— Безрассудный мент. — Макар снова ладонью отбросил упавшую челку с глаз. — Но к этому шло. И все для меня давно в прошлом. Тебе ли, Клава, не знать.
Клавдий Мамонтов кивнул.
— Та моя жизнь и та история закончены. Вот и смерть адвоката, друга моего отца, словно бы подвела под прошлым жирную черту. А что в настоящем… Весна, май, наш дом на озере, дочки, сын… Пока я хоронил в Иерусалиме старика, у моих принцесс завелся какой-то тайный воображаемый друг здесь. Представляешь? Лидочка что-то темнит, скрытничает. Августа ее, кажется, к этому воображаемому тайному другу ревнует. Лидочка фантазирует, здесь ведь нет других мелких… Вот они с Августой и играют между собой, придумывают что-то.
— Тебе пора самому повзрослеть и осознать, что ты отец троих детей. Как в Риме говорили — pater familia, глава семейства, — назидательно изрек Клавдий Мамонтов. — Новость вторая. Я написал сегодня рапорт. Я ухожу из полиции. Всегда хотел уйти и служил, но… теперь все, баста. Рапорт подал на увольнение.
— И это ожидаемо. — Макар встал, подошел к другу. — Я знал, что ты рано или поздно уйдешь.
ebooksa