— А сейчас? — спросил Алексей.
— Времени прошло достаточно. В каждом экипаже должна быть боевая партийная прослойка.
Он немного отошел, и Алексей почувствовал облегчение. Он уже хотел вынуть заявление, но тут ему в голову пришла до того соблазнительная мысль, что он уже не мог удержаться.
— Я тоже об этом думал, — заговорил он, нарочитой серьезностью стараясь заглушить внутреннее ликование. — Идем на ответственное задание, а партийная прослойка, прямо скажем, жидковата. Ничего плохого о своих ребятах я не скажу, но серьезности кое-кому не хватает. Вот я и решил… Поскольку задание ответственное, может быть, сходите с нами, в порядке партийно-политического обеспечения.
Алексей с интересом наблюдал, как рушится это величественное сооружение. Сначала появилась трещина, потом отвалился кусочек, за ним другой, побольше, и через минуту на месте мичмана Дьяконова лежали бесформенные груды развалин. Алексею даже неловко стало.
— Нет, Юдин, такого приказа я не получал.
Алексей поморщился от его голоса и, не вынимая руки из кармана, свернул заявление вчетверо.
— А главное, меня вызывают в политотдел, — прервал затянувшееся молчание Дьяконов. — Приказано явиться немедленно.
Алексей разгладил форменку и неторопливо застегнул бушлат на все пуговицы. Он был уже у двери, когда мичман Дьяконов сказал:
— А насчет партии ты все-таки подумай. Будем считать, что разговор у нас состоялся.
Оказавшись на берегу, он прежде всего подумал о том, что через десять минут кончаются его земные впечатления, которыми он, следуя теории боцмана Сартаева, постарался заполнить этот последний день. Кажется, он делал все, что желал, хотя не все получилось как надо. Но с известной натяжкой можно считать, что последнее желание его выполнено. Последний поцелуй, последний стакан чая, последняя песня и последний разговор.
Привычно ступая по старым ослизлым доскам причала, он направился в дальний конец пирса. У сходни его встретил старший матрос Каиров, по прозванию Костя Лис. Почему Лис, никто не знает. Может быть, потому, что широколобая голова Кости Каирова, начиная от висков, стремительно сужалась к очень длинному и острому подбородку. Ничем другим появление прозвища объяснить было нельзя, потому что в характере его ничего лисьего не было.
— Материальная часть в порядке, замечаний нет, — поспешно доложил Каиров.
Он почему-то не терпел, когда ему задают вопросы, и всегда старался первым доложить все, что положено.
— Добро, Костик, добро, — с какай-то прямо отцовской нежностью сказал Алексей. — Налетай! — Он вынул сигареты. — У нас есть несколько свободных минут. — В коробке оставалось восемь штук. «Хватит», — решил он. — Костик, если не ошибаюсь, ты осетин, а все осетины очень храбрые воины. Во всяком случае, мне не приходилось встречать ни одного трусливого осетина.
— Ты говоришь правду, командир, потому что сам храбрый человек. Храбрый человек не может быть плохим человеком, плохой человек не может быть храбрым человеком. Так говорил мне отец…
— И еще мне известно, — продолжал Алексей после непредвиденного красноречия Кости, — что ты очень любишь лошадей. Вот, пожалуй, и все, что я о тебе знаю. Я всегда был достаточно скромен и не допытывался, почему ты служишь на флоте, а не в кавалерии.
— Я могу рассказать. Когда мой отец…
— Не надо, Костик, в следующий раз.
Каиров сердито засопел и отвернулся.
ebooksa