Кара посмотрел на свои руки, не удержался и по привычке поковырял заскорузлую ладонь.
— Сызмальства я разного натерпелся, — продолжал он, обращаясь к переводчику и искоса бросая робкие взгляды на неподвижную фигуру коменданта. — С семи лет у нашего помещика на конюшне жил. Не больно-то сладко было. А как воля вышла…
— Что с ним? — спросил комендант, которому надоело это невнятное бормотание.
— У него повредился разум, — сказал переводчик.
Кара, как только его перебили, сразу замолчал и замер, и лицо его приняло тупое и равнодушное выражение. Комендант взглянул на него и приказал отправить к лагерному врачу.
Когда ввели Сергея Зыкова, комендант спросил с легким раздражением:
— Ты тоже будешь утверждать, что бункер сделан этим черепком? — И бросил на стол сточенную ложку.
— Факт!
Этот ответ вроде бы даже понравился коменданту, как будто ничего другого он и не ожидал. Он повернулся к переводчику и что-то долго объяснял ему.
— Герр комендант предлагает подумать, прежде чем ответить на следующий вопрос. Хорошенько подумать. Предмет, который он держит в руках, был на экспертизе, и лучшие немецкие эксперты, он особенно это подчеркивает, заключили, что эта вещь не приспособлена для такого рода работ, и ею невозможно срубить и разрезать большое дерево. Понимаешь, невозможно.
Это сообщение не произвело на Сергея никакого впечатления. Он слегка пожал плечами и даже легонько усмехнулся, что не ускользнуло от внимания коменданта.
— Вам невозможно, а мы сделали.
— Ты не веришь в заключение экспертов? — опешил комендант. Он не только отлично понял слова Сергея, но и тон, каким они были сказаны.
— Его не интересуют выводы экспертизы, — передал переводчик ответ Сергея. — Дальнейший разговор он считает бесполезным.
Вот в этом и заключалось самое главное. Они просто не могли понять друг друга, и Сергей в этом убедился после первого же вопроса. И ничего уже невозможно было изменить. Чтобы не попасть в руки Фогеля и продлить свою жизнь, нужно было врать, и хотя по отношению к врагам такое допускалось, Сергей не мог этого сделать. Для этого нужно было перечеркнуть все, что познали и почувствовали они в последние дни жизни в лагере. Нужно было забыть эти счастливые ночи, разрушить ту веру, что дала им силы сделать невозможное; нужно было отказаться от товарищей и самого себя. А пойти на это он не мог.
Андрей Николаевич разговаривал с комендантом на отличном немецком языке.
— Где вы учились? — спросил комендант, стараясь скрыть удивление и невольно переходя на «вы». Он считал себя знатоком России, любил говорить на эту тему, привыкнув к таким разговорам еще в юности, когда «русский вопрос» в их доме возникал сам собою и становился предметом оживленной дискуссии каждый раз, как только на семейный пирог собирались многочисленные родственники. И сейчас, когда, как ему казалось, вопрос этот наконец был решен, а дом был далеко, он обрадовался возможности продолжать этот разговор.
Комендант выпрямился, расправил плечи и отодвинул в сторону вазу с цветами, чтобы ничто не мешало ему разглядывать стоящего перед ним высокого худого юношу с бледным нервным лицом.
— Может быть, вы хотите говорить по-русски?
— Только не с вами.
ebooksa