– Кто вы такой? – сказал Эразм. – Замолчите, не говорите об этом страшном деле, в котором я каюсь!
– Каетесь! каетесь! – отвечал человек. – Вы, может быть, каетесь также и в том, что узнали Джульетту и вам досталась ее сладкая любовь?
– Ах, Джульетта, Джульетта! – вздохнул Эразм.
– Ну да, – продолжал тот, – вы сущий ребенок, вы желаете и хотите, но все должно идти по ровной, гладкой дороге. Это фатально, что вы должны были покинуть Джульетту, но если бы вы здесь остались, я бы отлично мог избавить вас от всех кинжалов ваших преследователей, а также и от милой полиции.
Мысль иметь возможность остаться с Джульеттой с силой овладела Эразмом.
– Как можно это сделать? – спросил он.
– Я знаю, – сказал человек, – одно симпатическое средство, которое поразит слепотой ваших преследователей, словом, оно так действует, что вы будете являться им все с новым лицом, и они никогда вас не узнают. Когда наступит день, вы потрудитесь долго и внимательно посмотреться в какое-нибудь зеркало, а с вашим отраженьем я совершу кое-какие операции, нимало его не испортив, и вы можете тогда жить с Джульеттой вполне безопасно, в весельи и в радости.
– Ужасно! ужасно! – воскликнул Эразм.
– Что такое ужасно, дражайший? – насмешливо спросил че-ловек.
– Ах, я… ах, я… – начал Эразм.
– Оставили ваше отражение у Джульетты? – быстро докончил человек. – Ха, ха, ха! bravissimo, милейший. Теперь вы можете лететь через леса и долины, деревни и города до тех пор, пока не найдете вашу жену и маленького Разма и не сделаетесь опять отцом семейства, хотя и без отражения, что для вашей жены будет неважно, так как вы будете принадлежать ей телесно, а Джульетта будет вечно иметь только ваше мерцающее подобие.
– Замолчи, ты, ужасный человек! – закричал Эразм.
В эту минуту приблизилось к ним с пением веселое шествие с факелами, которые осветили экипаж. Эразм увидал лицо своего спутника и узнал безобразного доктора Дапертутто. Одним прыжком выскочил он из экипажа и побежал навстречу шествию, так как узнал издали приятный бас Фридриха. Друзья возвращались с деревенского обеда. Эразм быстро рассказал Фридриху обо всем, что случилось, умолчав только о потере своего отражения. Фридрих поспешил с ним в город, и все было так скоро устроено, что, когда взошла утренняя заря, Эразм сидел уже на быстром коне и был далеко от Флоренции.
Спикхер описал многое, что случилось с ним во время пути. Но удивительнее всего был тот случай, который прежде всего заставил его почувствовать потерю своего отражения. Это было тогда, когда его усталая лошадь нуждалась в отдыхе и он остановился в большом городе; без всякого опасения уселся он за общий стол в гостинице, не заметив, что против него висело прекрасное, светлое зеркало. Какой-то дьявольский кельнер, стоявший за его стулом, заметил, что стул этот кажется в зеркале пустым и сидящее на нем лицо не отражается. Он сообщил свое наблюдение соседу Эразма, тот своему; по всему столу началось шептанье и бормотанье, смотрели то на Эразма, то в зеркало. Эразм еще не разобрал, что все это относилось к нему, когда поднялся с места какой-то серьезный человек, подвел его к зеркалу, посмотрел туда и, обратившись затем к всему обществу, громко воскликнул: «Очевидно, у него нет отражения!» – «У него нет отражения! нет отраженья! – закричали все разом, – это mauvais sujet[1], homo nefas[2], вытолкайте его за дверь!»
Полный ярости и стыда, убежал Эразм в свою комнату; но едва он вошел туда, как ему было объявлено от полиции, что он должен в течение часа или явиться перед всеми с своим полным и сходным отражением, или оставить город. Он поспешил уехать, преследуемый толпой и уличными мальчишками, которые кричали ему вслед: «Вон едет тот, кто продал черту свое отражение, вон он едет!» Наконец, он выехал на свободу. С тех пор везде, где он появлялся, он просил скорее завешивать зеркала, под предлогом отвращенья ко всякому отражению, и поэтому его ради шутки называли генералом Суворовым, так как тот делал то же самое.
Когда он достиг своего отечества и приехал домой, его радостно встретила милая жена с маленьким сыном, и скоро ему показалось, что в спокойной и мирной домашней жизни можно забыть о потере отражения. Однажды Спикхер, который совсем не думал больше о прекрасной Джульетте, играл с маленьким Размом; тот набрал в ручонки сажи и измазал ею лицо отцу. «Отец, отец, смотри, какой ты стал черный!» – закричал малютка и, прежде чем Спикхер сообразил, в чем дело, принес зеркало и стал держать его перед отцом, заглядывая туда сам, но сейчас же с плачем уронил зеркало и убежал в другую комнату. Вскоре затем вошла жена Спикхера, глядя на него со страхом и с удивлением. «Что это рассказал мне про тебя Разм?» – сказала она. «Что у меня нет отражения? Не правда ли, милая?» – перебил ее Спикхер с натянутой улыбкой и постарался ее уверить, что бессмысленно думать, что можно вообще потерять свое отражение, вообще же говоря, это небольшая потеря, потому что всякое отражение есть иллюзия, самосозерцание ведет к тщеславию, и, кроме того, подобное отражение разделяет наше «я» на сон и действительность. Когда он говорил это, жена быстро сдернула покров с завешенного зеркала, висевшего в комнате. Она посмотрела туда и упала на пол, словно пораженная громом. Спикхер поднял ее, но едва к ней вернулось сознание, как она с отвращением его оттолкнула. «Оставь меня, – кричала она, – оставь меня, страшный человек! Это не ты, ты не муж мой, ты адский дух, который хочет сгубить меня и лишить спасения души. Прочь! Оставь меня! Ты не имеешь надо мной власти, проклятый!» Ее голос раздавался по всем комнатам, вся прислуга в ужасе сбежалась на этот крик; Эразм в ярости и в отчаянии выскочил из дому.
Точно одержимый бешенством, бегал он по уединенным дорожкам городского парка. Образ Джульетты восстал перед ним во всей своей ангельской красоте, и он громко воскликнул:
– Не мстишь ли ты мне, Джульетта, за то, что я покинул тебя и вместо себя самого оставил тебе только свое отражение? О, Джульетта, я хочу быть твоим и душою, и телом, она отреклась от меня, она, для которой я пожертвовал тобою. Джульетта, Джульетта, я хочу отдать тебе душу, тело и жизнь.
– Это вполне возможно, почтеннейший, – сказал синьор Дапертутто, который очутился около него в своем ярко-красном платье с блестящими стальными пуговицами. То были слова утешения для несчастного Эразма, и потому он не обратил внимания на насмешливое безобразное лицо Дапертутто. Он остановился и спросил его жалобным голосом:
– Как же я найду ее, когда она для меня навеки утрачена?