Почти любовь

22
18
20
22
24
26
28
30

– У Олеси нет причин напрягаться, – возражаю я. – Мы разбежались без претензий.

– Это ты так думаешь, а что творится в голове у женщин – знают только они сами. Тем более Олеська твоя с жирнющими тараканами, – философски заключает Богданов.

– Не моя, Олег, – мрачно поправляю я, неподвижным взглядом уставившись на след от кольца на безымянном пальце.

– Майке сказал уже? Они же вроде знакомы, или я снова что-то путаю? – заметив, куда я смотрю, участливо интересуется друг.

– Знакомы, – коротко киваю я. – Ты тоже Марине не треплись пока. У нас с Майей не лучшие времена, сам понимаешь.

– Понимаю, Сань. Что ты планируешь делать?

– Не знаю, – тряхнув головой, снова откидываюсь назад. – Честно, не знаю. Сейчас не до этого.

– Саш, не хочу навязывать тебе свое мнение, но ты бы помягче с Майей, – советует Олег. – Она старается, семью хочет, детишек, а ты то в больнице, то на учебе, то по конференциям мотаешься.

– Конечно, виноват, как обычно, я.

– Майка боится, что ты ее бросишь, если не родит. Это мне Марина на днях сказала. По большому секрету, – сообщает Олег. – Женился, мол, из-за ребенка, а ребенка нет.

Ох уж эти бабские сплетни. Америку, блин, открыл. Майя этой темой весь мой мозг съела. Я никогда не делал тайны из того, что женился на ней по залету. Причем сам процесс залета из памяти чудесным образом испарился.

Вообще, тупо все вышло. Когда она приперлась ко мне в Питер со «счастливой» новостью о своей беременности, я с горяча послал ее в долгое пешее путешествие, но Майя оказалась девушкой настырной, в чем я еще до «сюрприза» успел убедиться. Скрепя сердце, согласился на тест ДНК на ранних сроках, а после отпираться было бессмысленно. Поступил, как взрослый ответственный мужик. Раз ребенок мой, надо жениться. Расписались быстро и тихо, а через неделю у Майи открылось кровотечение. Беременность сохранить не удалось, а брак держится до сих пор. Такие вот дела.

– Ребенок, в ее представлении, является решением всех существующих проблем, – раздраженно отзываюсь я. – А мне ситуация видится совсем иначе.

– Саш, я тоже понимаю, чего она добивается. Не дурак. Баба она хваткая, держаться будет за тебя до последнего, – почесав подбородок, Богданов устремляет на меня сочувствующий взгляд. – Мда, не позавидуешь тебе, дружище.

– Не то слово, – взглянув на часы, я встаю из-за стола. – Ладно, надо идти.

– Привет передавать, наверное, не стоит, – печально замечает друг. – А Майке и правда лучше пока про Олесю не говорить. Иначе еще сильнее себя накрутит. Таким макаром и до маниакальной депрессии недалеко, а разгребать тебе.

– Утешил, друг, – мрачно ухмыляюсь я и уверенно выхожу в коридор.

Уверенность покидает меня буквально через пару минут. Замедлив шаг, я пытаюсь растянуть оставшееся расстояние, чтобы дать себе время собраться с мыслями, и вроде как получается. Вроде…, а на деле я долго стою перед дверью палаты Веснушки, не решаясь войти. В руках медкарта с подтвержденным диагнозом, в кармане чертов мандарин, который я зачем-то туда положил, хотя знаю, что цитрусовые Олесе категорически запрещены. Сейчас этот фрукт ассоциируется у меня с солнцем, источником жизни и надежды на то, что мне удастся ее вытащить из цепких раковых клещей.

Я захожу бесшумно, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно, все еще страшась неминуемого разговора, направляюсь к кровати, где опутанная капельницами неподвижно лежит бледная тень от Веснушки. Ее глаза плотно закрыты. Мне кажется, что она спит, но уже в следующую секунду я понимаю, что ошибся.

– Привет, Страйк, – узнав меня по шагам, тихо бормочет Олеся.