– О чем? – к горлу подкатывает комок, желудок спазматически сжимается, грозясь избавиться от содержимого. Мне просто повезло, что кроме овощного салата и двух бокалов шампанского в нем ничего нет.
– У Кравцова в отделении проходит лечение Олеся Матвеева. Она…
– Я знаю, кто это, – перебив подругу, говорю резким тоном и взглядом призываю Марину продолжать.
– В общем, два с лишним месяца назад ее из московской клиники направили лично к Кравцову. Отец Матвеевой вроде бы подсуетился, но не суть.
– Почему меня это должно волновать? – холодно уточняю я, с трудом справляясь с подступающей тошнотой.
– Я думаю, что отсутствие выходных у твоего мужа скорее всего связано именно с этим фактом, – уверенно рассуждает Марина. От жалости и сочувствия в ее глазах застрелиться хочется. Она явно говорит не все, что знает, щадит из лучших побуждений. И я боюсь надавить, уходя с головой в отрицание.
– Каким образом это может быть связано?
– Май, ну не будь дурой, а? – вспыхивает Маринка. – Кравцов из-за нее три года назад не слабо так кукухой ехал, она им как хотела вертела. Это Кравцовым-то с его бешеным характером! Прикинь?
– Прикидываю, – отвечаю неживым голосом, стирая со лба выступивший холодный пот. Про бешеный характер мужа я знаю не понаслышке, а то, как рядом со своей Веснушкой он превращался в домашнего пуделя, видела своими глазами.
– Теперь эта малахольная Олеся снова у него перед глазами, еще и с диагнозом. Для него это, вообще, болезненный триггер. У него сестра от рака несколько лет умирала. Он и в онкологию наверняка из-за этого поперся. Отец из него пластического хирурга хотел сделать, а Сашка ни в какую, уперся рогом и все. Ты понимаешь, что будет, если у Кравцова включится синдром спасителя?
– Что? – шепотом спрашиваю я, чувствуя, как немеют конечности. Взволнованное лицо Марины вдруг становится расплывчатым и нечетким, виски простреливает боль, перед глазами сгущается туман.
– Май, ты чего? – доносится до меня испуганный голос, который становится все дальше и дальше. – Черт, скорую вызовите. Моей подруге плохо.
Утро выходного дня начинается как обычно, с горячего кофе, но пью я его не из любимой пол-литровой кружки на своей просторной кухне, а из бумажного стаканчика в ординаторской. Игнорируя любопытные взгляды коллег, сажусь за стол и, сделав большой глоток на редкость паршивого напитка из автомата, открываю медкарту Олеси. Листаю в самый конец и дотошно изучаю последние результаты анализов. Несмотря на критичные прогнозы и тяжелый анамнез, хирургическое вмешательство и таргетная терапия переломили ход болезни. Положительная динамика сохраняется на протяжении восьми недель со дня операции, что значительно повышает Веснушкины шансы.
Тревожное ощущение в области солнечного сплетения понемногу рассасывается. Расслабляться пока рано, но я могу смело констатировать – моя сложная пациентка стабильна и через пару недель будет готова к выписке.
– Улыбаешься? Хорошие новости? – Тома, заведующая лабораторией, присаживается напротив. Закинув ногу на ногу, окидывает меня выразительным взглядом. Сочные губы, накрашенные ярко-красной помадой, складываются в загадочную улыбку.
– Позитивные, – уклончиво киваю я.
– У тебя, кажется, выходной, – замечает она как бы невзначай, постукивая ноготками по столешнице. – А ты здесь, как и на прошлой неделе и позапрошлой. Совсем себя не жалеешь, Саш. В твоей профессии отдых необходим. Выгорание – наш главный враг, – ее внимание переключается на открытую историю болезни, и улыбка становится задумчиво-понимающей.
– Я не устал, Тома, – тряхнув головой, закрываю карту Веснушки и убираю в ящик. – Стал ловить себя на мысли, что на работу иду с большим удовольствием, чем с работы, – неожиданно признаюсь я и добавляю со смешком: – Наверное, втянулся.
– Или дома все не так радужно, как хотелось бы, – Тамара кивает каким-то своим мыслям, устремив на меня проницательный взгляд.