«Музыка для ушей, крики нового мира, – прошелестело у меня в голове. – Гимн новой жизни, малыш».
- В штанах у тебя малыш, – ответил я, стискивая челюсти. – Если ты их вообще носишь.
«Ты прячешь страх за хамством и злобой. Но я давно тебя поджидаю. Тебе предстоит ещё принять новый мир, как бы ты ни пытался его остановить».
- Я не приму твой мир, старый дурак, – огрызнулся я. – Такой мир я не приму никогда.
«Ты примешь и худший мир. Ты один из немногих, кто проходит мимо и не пытается ничего изменить. А значит – это твой мир».
- Я иду к своей цели, алхимик!
«Ты идёшь туда, куда указываю я, глупыш».
Мигнуло.
Когда вернулось зрение, мы стояли на стене погибшего и проклятого города. Внизу простирались призрачно-красные поля уже знакомого стебля. С другой стороны – разрушенный город. Я шарил взглядом вокруг, пытаясь понять правила, но выхода из Линга – не было. Правила молчали.
«Видишь, я сам определяю, что и как происходит в моих землях, мальчик», – прошелестел голос.
- И что ты хочешь мне показать? – спросил я.
«Цену твоего бездействия».
- Цена моего бездействия – куча выживших из ума алхимиков?
«Цена твоего бездействия – смерть города!».
- Ну тогда преклони колени, сморчок! – неожиданно захохотал Молчок. – Потому что в город вернулся великий воин – Шрам! Одним решением он спас бы тысячи никчёмных жизней, обратил в бегство серых и Орду!
«Замолчи!».
- Сокрушил бы могучим взмахом длани сошедших с ума алхимиков, поддержал бы рушащиеся стены города! – подхватил я. – Вот поэтому я и говорю, что ты – вонючий псих!
«Дойдите до фонтана по улице напротив лестницы», – с усмешкой шепнул голос и исчез.
Мы подошли к лестнице со стен и начали спускаться. Город внизу, окутанный призрачным туманом, встречал нас тишиной. Но стоило мне поставить ногу на мостовую, как вокруг закипел бой, грянул многоголосый крик, звон оружия и плач сплелись в непереносимую какофонию. Призраки последнего штурма, призраки страшного поражения – отголоски ужаса, что творился на улицах прошлой весной.
Вот серые зажимают в угол двух стражников. Те рубятся, падают, встают и снова рубятся, но с каждой секундой на их телах всё больше и больше порезов, сочащихся кровью. Вот другой стражник, упавший на колени и поднявший руки. И пробегающий серый срубает ему голову. Вот нежить – таран – разносит хлипкую баррикаду поперёк улицы, поднимая на свои рога сразу четверых защитников. Вот серый поймал ребенка и тащит его к стене, а вот его мать – тянет руки, пытается ползти, но её ногу грызёт с урчанием трупень.