Элементами народного духа, по определению Штейнталя, являются язык, мифология, религия, культ, народное творчество. Первое место среди этих элементов принадлежит языку, поскольку он является всеобщим духовным органом; через слово происходит «единение в духе», поскольку во взаимном понимании говорящего и слушающего вырастает сознание и пробуждается чувство одинаковости того и другого. Такое воздействие возможно благодаря особенности языка, заключающейся в том, что он запечатлевает миросозерцание народа и в то же время сам есть отпечаток созерцаемой деятельности.
При всем отличии элементов народной психологии от индивидуальной она мыслилась как продолжение ее. Речь шла об изучении тех же процессов, которые присущи индивиду. Обоснование этого методологического принципа, поскольку он направлял весь анализ собираемых фактов, заключалось в том, что дух живет только в индивидах и не имеет существования вне индивидуального духа. Отсюда следовал вывод о том, что и народная психология должна изучать те же основные процессы, что и индивидуальная психология. Согласно принятой схеме разделения психических процессов — чувства, воля, мышление — происходило распределение общественных форм сознания. Религия относилась к чувству, мифология к мышлению, народное творчество к воображению и т. д. Народный или совокупный дух раскладывался на элементы, и начиналась группировка этих элементов.
Несоответствие между принятой схемой индвидуальной психологии и поставленными социально-психологическими задачами приводило ко многим неразрешимым трудностям. Одной из них был вопрос о применимости интроспективного метода. Новым было предложение об исследовании народной психологии путем изучения отложившихся в языке форм мировоззрения народа. Но этим не охватывались поставленные задачи.
Впоследствии историк и социолог Н. И. Кареев писал о статье Лацаруса и Штейнталя, что, по их мысли, психология народов должна была сделаться своего рода абстрактной теорией исторических явлений. Но это направление получило одностороннее развитие: психология народов предлагала изучать не процессы, а только результаты психического взаимодействия — язык, мифологию, поэзию, религию и т. п., мало интересуясь явлениями социальной организации (Кареев, 1913, с. 111).
В 1886 г. В. Вундт напечатал статью «О целях и путях этнической психологии», а потом выпустил обширный труд «Психология народов». В чем же состояли изменения, которые Вундт считал нужным внести в этническую психологию? Прежде всего этническая психология включалась в общую систему психологии, которую разрабатывал немецкий ученый и которая на какое-то время заняла господствующее положение в мировой психологической науке. В системе Вундта психологическая наука распадалась на физиологическую психологию и историческую психологию. Последняя должна была изучать историю человеческой культуры с целью познания высших проявлений психической деятельности человека. Здесь и было уготовлено место психологии народов.
Те изменения, о которых говорил Вундт и которые он оценивал как принципиальные, касались замены гербартианской психологической теории вундтовским учением об апперцепции, ассоциациях и волевых действиях. На место гербартианской общности представлений становится вундтовская общность воли. Одна психологическая теория заменялась другой, построенной в тех же пределах интроспекционизма. В отношении этнической психологии сохранялась та же посылка — принципы объяснения народного духа как множества единичных душ оставались те же, что и в единичном сознании. Подобно тому как в индивидуальной психологии считались необходимыми разложение сознания на элементы и выяснение их связи и способов группировки, подобно тому как элементы представлений и воли относились к сложным представлениям и волевым действиям, в народном духе соотносились единичные души, представляющие совокупную личность, самостоятельное волевое единство. В народную психологию переносились законы индивидуальной психологии, которые трактовались согласно вундтовскому учению, следовавшему установкам ассоциативной психологии; вместе с понятием апперцепции и трактовкой воли в нее привносилось представление об активности душевной деятельности.
Принятое положение не означало, однако, что за этнической психологией не признавалось собственной области исследования. Такой областью Вундт считал процессы, связанные с духовными «общежитиями», коммунитетом[2]. Вундт даже говорит о коммунитетной психологии. По Вундту, отношение человека к духовной среде есть его отношение к духовному коммунитету. При этом единичное сознание выходит из пределы собственной причинности. Субстратом духовного коммунитета являются язык, мифы, представления. Вундт приходит к мысли о взаимообусловленности единичного и целого: народная душа есть произведение единичных душ, из которых она состоит, последние же в неменьшей степени суть произведения народной души, в которой они участвуют.
Признавая, что психические явления, рожденные общежитием, коммунитетом, следует изучать народной психологии, Вундт тем не менее видел их последние источники в индивидуальном сознании, поскольку только в нем они могли существовать. Духовная совокупная жизнь не существует вне них, хотя продукты ее — язык, мифы, религия — объективны. Из этого верного положения следовал, однако, неверный вывод о том, что не могут существовать какие-либо общие законы духовных явлений, которые не содержались бы уже в законах индивидуального сознания.
Эмпирические факты свидетельствовали о новом классе психологических явлений, выходящих за пределы «единичных душ». Проблема индивидуального и общественного сознания вставала перед исследователями, но она не могла быть не только решена, а даже верно сформулирована вне марксистской философии. Пути же психологии шли далеко от нее.
В вундтовскую психологию перешло исходное положение программы народной психологии Штейнталя и Лацаруса, заключавшееся в методе ее изучения путем исследования результатов или продуктов духовной деятельности, который предполагал сводимость духовных образований культуры к психологическим объяснительным и генетическим законам. Эта идея, предложенная Штейнталем и Лацарусом, разработанная Вундтом, а также выдвинутая в России Кавелиным, была подхвачена теми, кто пытался найти психологическое объяснение общественных явлений. Что касается народной психологии, то вундтовское направление у русских ученых не получило развития.
В России обстановка сложилась так, что исследования народной психологии стали делом этнографов и языковедов. Поддержку и развитие получила мысль о том, что основой народной психологии является язык, который обусловливает существование этнических общностей. Эта мысль находилась в теснейшей связи с психологическим направлением в языкознании, восходившим к Гумбольдту[3]. Главной чертой народной психологии стала ее связь с языком. Эта связь наиболее ярко проявилась в трудах А. А. Потебни — видного языковеда и литературоведа, имя которого связано с психологическим направлением в русском языкознании и литературоведении.
Потебня искал в психологии опоры для языкознания, но находил, что и психологию в равной мере ждут открытия при ее сближении с языкознанием. Будучи приверженцем гумбольдтовских идей в языкознании, испытавший в начале своей научной деятельности влияние Штейнталя и Лацаруса, Потебня создает собственную оригинальную концепцию языка и поэтики, исследует психологическую природу языка, отношение мысли к слову. В 1862 г. он начал публикацию в «Журнале Министерства народного просвещения» ряда статей под общим названием «Мысль и язык», составивших книгу, неоднократно переиздававшуюся.
Изучение структуры слова сочеталось у него с психологическим исследованием мышления, поскольку вопрос о происхождении языка для него чисто психологический. Проблемы народной психологии встают перед Потебней как проблемы, вводящие язык в психическую жизнь, с одной стороны, и позволяющие объяснить язык определенными психологическими закономерностями — с другой. В 1895 г. он печатает в «Вестнике Европы» статью «Язык и народность».
Язык, по его представлению, — начало и основание народной психологии. «Верная, единственная примета, по которой мы узнаем народ, и вместе с тем единственное, незаменимое ничем и непременное условие существования народа есть единство языка. Он есть орудие сознания и элементарной обработки мысли и как орудие условливает приемы умственной работы. Поэтому народность, т. е. то, что делает известный народ народом, состоит не в том, что выражается языком, а в том, как выражается» (Потебня, 1913, с. 222). Сознание народного единства в смысле общения мысли устанавливается единством языка.
Языковая принадлежность создает объективные условия формирования психической деятельности у народа. Общность народа обусловливается единством элементарных приемов мысли, выражаемым в системе языка. Потебня полагал и доказывал анализом взаимосвязи языка и мысли, что сознательная деятельность (по его терминологии — дух) образуется при помощи языка и язык в этой деятельности есть первое по времени событие, поскольку через язык совершается переход от бессознательности к сознанию.
Существенно при этом то, что слово — социальный продукт. Процесс возникновения слова связан не только с психологическими условиями каждого индивидуального сознания, тут налицо и социально-психологические причины. «Язык создается только совокупными усилиями многих. общество предшествует началу языка» (там же, с. 75).
Потебня, подобно другим исследователям своего времени, как русским, так и немецким, переносил отношения, факты и зависимости индивидуальной психологии на народную психологию. Так было дело и с отношением языка и мышления. «То же, — писал он, — следует сказать об отношении языка к духу народному. Язык не может быть тождествен с этим последним: как в жизни лица, так и в жизни народа должны быть явления, предшествующие языку и следующие за ним. Взявши во внимание, что язык есть переход от бессознательности к сознанию, можно сравнить отношение данной системы слов и грамматических форм к духу народному, с отношением к нему известной философской системы. Как та, так и другая, завершая один период развития и подчиняя его сознанию, служит началом и основанием другому высшему» (с. 38).
Законы душевной деятельности одни для всех времен и народов, считал Потебня. Разница в результате их действий зависит от действующей на язык мысли, поэтому язык вечно созидается, оказывая обратное влияние на мысль, переводя ее на высшую ступень. Развитие языка в «неделимом», т. е. в индивиде, относится к индивидуальной психологии. Психология народов как новый отдел психологической науки, содержанием которого является исследование отношений личного развития к народному, должна показать возможность различия национальных особенностей и строения языков как следствие общих законов народной жизни. «Таким образом, то направление науки, которое нам кажется лучшим, — пишет Потебня, разумея психологию народов, — предполагает уважение к народностям как необходимому и законному явлению» (с. 39).
Народно-психологические вопросы Потебня связывает с историей отдельных языков. «Начала, развиваемые жизнью отдельных языков и народов, различны и незаменимы одно другим, но указывают на другие и требуют со стороны их дополнения» (с. 40).
Потебня вслед за гумбольдтовской школой в языкознании отказывается от взгляда на язык только как на средство обозначения уже готовой мысли и от мнения, что мысли безразлично, на каком языке ее выразить, что привязанность к своему языку есть лишь дело привычки. Он доказывает, что языки потому только служат обозначением мысли, что они суть средства преобразования первоначальных, доязычных элементов мысли, и в этом смысле они могут быть названы средствами создания мысли. Общечеловеческие свойства языков заключаются в том, что все они членораздельны но звукам, и в том, что все они суть системы символов, служащих мысли. Остальные же свойства языков — племенные, т. е., иначе говоря, свойства, определяемые принадлежностью к той или иной этнической общности.
ebooksa