– Увы, это – сущая правда, – отвечала старуха, опять прервав свои горестные стенания, – он действительно обращался с вами весьма неразумно и держал вас взаперти в этой древней унылой башне, где вы губили свою юность и прелесть, подобно розам, увядающим в вазе. Но все же: бежать из родной страны!
– А разве страна, в которую мы убежим, не страна нашей матери, где мы будем жить на свободе? И вместо старого сурового отца не обретет ли каждая из нас любящего супруга?
– Это все правда, и отец ваш, должна признаться, – ужасный тиран, но что же из этого? – вскричала Калига, снова впадая в негодование. – Неужто вы оставите меня ему на расправу?
– Никоим образом, дорогая Кадига. А почему бы тебе не бежать вместе с нами?
– Разумеется, доченька, и… сказать по правде, когда я толковала об этом с Гуссейном-Бабой, он обещал позаботиться обо мне, если я убегу вместе с вами: но подумайте, детки, готовы ли вы отречься от веры отца?
– Христианская вера была изначальной верой нашей покойной матушки, – сказала старшая из принцесс, – я готова вступить в ее лоно и уверена, что того же пожелают и сестры.
– Сущая правда! – воскликнула, оживившись, старая женщина. – Это и впрямь была изначальная вера вашей покойной матушки, и на смертном одре она выражала горькие сожаления, что отреклась от нее. Я обещала ей неуклонно печься о ваших душах и рада видеть, что теперь они на верном пути к спасению. Да, детки, и я родилась христианкой, в сердце своем я христианка и посейчас, и теперь я решила вернуться к своей истинной вере. Я говорила об этом с Гуссейном-Бабою, который и сам уроженец Испании и происходит из мест, находящихся близ города, где я родилась. Он тоже жаждет снова увидеть родную страну и примириться с христианскою церковью; кавалеры обещали, что, если по возвращении на родину мы с ним пожелаем вступить в супружество, они обеспечат нас до конца наших дней.
Словом, короче говоря, оказалось, что эта в высшей степени благоразумная и дальновидная старая женщина не раз уже совещалась с кавалерами и ренегатом, принимая участие в разработке плана побега. Старшая принцесса немедленно его приняла, и ее пример, как обычно, определил поведение обеих ее сестер. Младшая, правда, заколебалась, ибо была наделена нерешительной и робкой душой; в ее сердце происходила борьба между дочерними чувствами и девической страстью; впрочем, страсть, как всегда, одержала победу, и, молча обливаясь слезами и подавляя вздохи, она также стала готовиться в путь.
Обрывистый холм, на котором возведена Альгамбра, когда-то, в стародавние времена, был изрыт подземными ходами, пробитыми в голой скале и ведшими из крепости в различные части города и к отдаленным воротам для вылазок на берегах Хениля и Дарро. Эти ходы были проложены в разное время мавританскими государями и предназначались для бегства на случай внезапных восстаний, а кроме того, для тайных приключений галантного свойства. Многие ходы ныне начисто позабыты, иные сохранились и по сию пору, но частью завалены мусором, частью замурованы камнем, оставаясь памятниками осторожной предусмотрительности и военных хитростей мавританских владык. По одному из этих проходов Гуссейн-Баба взялся провести принцесс к воротам для вылазок за городскими стенами, где их должны были ожидать кавалеры с резвыми скакунами, чтобы переправить через границу.
Наступила долгожданная ночь побега; принцесс, как обычно, заперли в башне. Альгамбра погрузилась в глубокий сон. Около полуночи благоразумная Кадига отворила окно, выходившее в сад, и прислушалась. Гуссейн-Баба был уже там и подал условный знак. Дуэнья привязала к перилам балкона конец веревочной лестницы, сбросила ее в сад и спустилась вниз. Две старшие принцессы с замиранием сердца последовали за нею, но когда дело дошло до младшей, Сорааиды, она заколебалась и потеряла решимость. Много раз ставила она свою крошечную изящную ножку на зыбкую лестницу и тотчас же отдергивала ее назад, и чем дольше она задерживалась, тем сильнее трепетало ее бедное маленькое сердечко. Она обернулась и окинула опечаленным взглядом свою обитую шелком комнатку; она в ней жила, разумеется, подобно птичке, запертой в клетке, но здесь она чувствовала себя в безопасности: кто может предвидеть, какие превратности судьбы ожидают ее, если она выпорхнет на широкий простор белого света? То она вспоминала своего возлюбленного христианского кавалера, и тогда ее маленькая ножка тянулась к лестнице, то вдруг думала об отце и… отступала назад. Но попытка изобразить душевную борьбу столь юной, нежной, любящей и в то же время столь робкой, не знающей жизни девушки – безнадежное дело.
Тщетно ее умоляли сестры, бранилась дуэнья, разражался, стоя под балконом, проклятьями ренегат – маленькая мавританка, одолеваемая сомнениями, не могла набраться решимости, будучи уже на грани побега: ее соблазняла сладость греха, но страшили его опасности.
Между тем с каждым мгновением угроза провала их плана все возрастала. Послышался отдаленный топот идущих людей.
– Это ночной патруль! – вскричал ренегат. – Если мы станем мешкать, мы безвозвратно погибли. Принцесса, спускайтесь немедленно, мы уходим!
Сорааида ужасно заволновалась; затем с решимостью отчаяния, отвязав лестницу, она сбросила ее вниз.
– Решено, – крикнула она, – бежать уже невозможно. Да хранит и благословит вас Аллах, милые сестры!
Старшие принцессы содрогнулись при мысли, что их сестра остается одна; они помедлили бы еще, но патруль приближался, ренегат рвал и метал, и им поневоле пришлось скрыться в подземный ход. Продвигаясь ощупью по жуткому, пробитому в сердце горы лабиринту, они благополучно достигли железной двери, которая вывела их по ту сторону городских стен. Здесь их уже дожидались испанцы, переодетые солдатами той самой стражи, над которою начальствовал ренегат.
Возлюбленный Сорааиды, узнав, что она отказалась покинуть башню, был вне себя от отчаяния, но предаваться жалобам и стенаниям не было времени. Принцессы уселись на крупы коней позади своих милых, благоразумная Калига взгромоздилась позади ренегата, и путники пустились крупною рысью по направлению к перевалу Лопе, который ведет через горы к Кордове.
Вскоре после этого с укреплений Альгамбры донесся грохот барабанов и послышались звуки труб.
– Наш побег обнаружен! – вскричал ренегат.
– У нас быстрые скакуны, ночь темна, никто не нагонит нас, – ответили кавалеры.