Но между увеличением ренты и увеличением задельной платы есть существенная разница. Повышение денежной ценности ренты сопровождается возрастанием доли продукта; не только денежная рента землевладельца, но также и хлебная его рента становятся больше; он получит более хлеба, и каждую меру этого хлеба он обменяет на большее количество всех других товаров, ценность которых не возвысилась. Судьба рабочего будет менее счастлива; правда, он получит более значительную денежную плату, но его хлебная задельная плата уменьшится, и не только количество хлеба, поступающее в его распоряжение, уменьшится, но его общее положение ухудшится во всех отношениях вследствие большей для него трудности поддерживать рыночный уровень задельной платы выше естественного ее уровня. Когда цена хлеба поднимется на 10 %, задельная плата возвысится, во всяком случае, в меньшем размере, а рента, напротив, в более значительном; положение рабочего вообще ухудшится, положение землевладельца, наоборот, будет постоянно улучшаться.
Предположим, что когда цена и хлеба простирается до 4 ф. ст. за квартер, задельная плата рабочего составляет 24 ф. в год, или ценность, равная 6 кварт хлеба, и предположим еще, что половина задельной платы издерживается на покупку хлеба, а другая половина, или 12 ф., на другие предметы. В таком случае рабочий получил бы:
При такой задельной плате он мог бы жить так же хорошо, но не лучше, чем прежде; потому что при цене хлеба в 4 ф. за квартер он издерживал
При цене хлеба в 4 ф. 4 шилл. 8 п., квартера, которые
По мере того как хлеб становится дороже, хлебная задельная плата уменьшается, но денежная постоянно возрастает; благосостояние же рабочего, по предыдущему предположению, остается без изменения. Но так как цена других предметов возвысится в пропорции вошедших в их состав сырых произведений, то рабочему придется платить за некоторые из них дороже. Если чай, сахар, мыло, свечи и наем жилища и не будут, вероятно, стоить ему больше, зато сало, сыр, масло, белье, обувь и одежда обойдутся ему дороже, и, след., несмотря на увеличение задельной платы, его положение сравнительно ухудшится. Мне могли бы, однако, возразить, что я рассматриваю действие задельной платы на цены, исходя из того предположения, что золото или металл, из которого чеканится монета, составляет произведение той страны, где происходят изменения задельной платы, и что выведенные мною заключения плохо согласуются с действительным положением вещей, потому что золото есть металл, приходящий к нам из-за границы. Но из того, что золото есть продукт иностранный, еще не следует, что аргумент теряет часть своего веса, так как нетрудно доказать, что последствия были бы, в конце концов и даже непосредственно, совершенно одинаковы как в том случае, когда золото добывается внутри страны, так и в том, когда оно ввозится из-за границы. Когда возвышается задельная плата, то это вообще доказывает, что увеличение богатства и капитала увеличивает спрос на труд, за чем непременно должно последовать более значительное производство товаров. Чтобы пустить в обращение это прибавочное количество товаров даже по прежней цене, потребуется более денег, более того иностранного товара, из которого чеканится монета и которого нельзя добыть иначе, как посредством ввоза. Всякий раз, что спрос на какой-нибудь предмет становится значительнее, его относительная ценность возвышается в сравнении с другими предметами, за которые он покупается. Если бы стало требоваться больше шляп, их цена возвысилась бы и в обмен за них давали бы более золота. Если бы спрос был значительнее на золото, то золото возвысилось бы, а шляпы понизились бы в цене, потому что понадобилось бы больше шляп и других вещей, чтобы купить прежнее количество золота. Но сказать в предположенном случае, что товары возвышаются вследствие возвышения задельной платы, было бы явным противоречием: ибо мы говорим, что золото возвышается в относительной ценности под влиянием спроса, а другой раз, что его относительная ценность должна понизиться вследствие возвышения цен, – эти два явления вообще несовместимые. Сказать, что цена товаров возвышается, – значит сказать, что относительная ценность денег понижается, потому что именно товары определяют относительную ценность золота. Если бы, след., цены всех товаров возросли, то иностранное золото не явилось бы на внутренний рынок для покупки таких дорогих вещей; но оно, наоборот, ушло бы из страны для приобретения сравнительно более дешевых заграничных товаров. Таким образом, ясно, что повышение задельной платы не увеличило бы цены товаров, как в том случае, когда денежный металл производится дома, так и в том, когда он производится за границей. Цены всех товаров не могут возрастать одновременно без увеличения количества монеты; этого прибавочного количества нельзя было бы произвести внутри страны, как мы уже это показали, и так же точно нельзя было бы привезти из-за границы. Для того чтобы иметь возможность купить за границей большее количество золота, необходимо, чтобы наши товары были дешевы, а не дороги. Ввоз золота и повышение цен всех других местных произведений, за которые куплено золото или которыми за него уплачено, суть явления абсолютно несовместимые. Сильно распространенное употребление бумажных денег ничуть не изменяет этого вопроса, так как бумажные деньги соответствуют или должны соответствовать ценности золота, и, след., ценность их находится под влиянием только таких причин, которые действуют и на ценность этого металла.
Итак, вот законы, определяющие задельную плату и управляющие судьбой наиболее значительной части каждого общества. Подобно всем прочим договорам, задельная плата должна зависеть от свободного и равномерного рыночного соперничества и никогда не должна подвергаться вмешательству законодателя.
Явное и непосредственное стремление законодательства о бедных находится в прямом противоречии с этими очевидными началами. Законы о бедных не только не отвечают благодетельному желанию законодателя улучшить положение одних, но, напротив того, одинаково ухудшают жизненные условия как богатых, так и бедных; вместо обогащения бедняка они рассчитаны на разорение богача, и пока наши настоящие законы будут в силе, весьма естественно, что суммы, предназначенные на содержание бедных, будут постепенно возрастать, пока не поглотят весь чистый доход страны, или, по крайней мере, все то, что правительство может нам из него оставить, за удовлетворением своих собственных неотложных потребностей в расходах на общественные цели[13].
Пагубное стремление этих законов уже не составляет тайны с тех пор, как ее разоблачило искусное перо г. Мальтуса, и все друзья бедных должны горячо желать их уничтожения. К несчастью, они установлены так давно и бедные до такой степени привыкли к их действию, что потребовалось бы много предусмотрительности и ловкости, чтобы безвредно устранить их из вашей политической системы. Все, кто относится наиболее дружелюбно к уничтожению этих законов, соглашаются в том, что нужно действовать чрезвычайно постепенно, если хотят предупредить наиболее тягостные бедствия тех, в чью пользу они были первоначально изданы.
Довольство и благосостояние бедных могут получать прочное обеспечение лишь тогда, когда под влиянием собственных или стараний, или некоторых усилий со стороны законодательства возрастание числа бедных подвергнется ограничениям и ранние и непредусмотрительные браки сделаются менее многочисленными, – это составляет истину, не допускающую сомнения. Система законодательства о бедных действовала в совершенно противоположном смысле. Она сделала всякое воздержание излишним и оказывала поощрение предусмотрительности, предлагая ей часть вознаграждения, принадлежащего благоразумию и трудолюбию[14].
Природа бедствия указывает на средство исцеления. Ограничивая постепенно круг действия законов о бедных, внушая бедным понятия о значении независимости, показывая им, что они не должны более рассчитывать на помощь систематической или случайной благотворительности и что благоразумие и предусмотрительность не только полезны, но и выгодны, можно будет постепенно достигнуть более прочного и полезного порядка вещей.
Всякое изменение закона о бедных, не имеющее последней целью его уничтожения, не заслуживает ни малейшего внимания, и тот, кто укажет для этого самые верные и наименее насильственные средства, будет лучшим другом бедных и человечества. Нельзя уменьшить зло, возвышая каким-нибудь отличным от настоящего способом размер суммы для содержания бедных. Если бы величина фонда возросла или если бы он был взят в виде общего налога со всей страны, как это недавно предлагали, то это не только не было бы улучшением, но еще более увеличило бы бедствия, от которых мы хотим избавиться. Нынешний способ взимания и употребления этого фонда способствовал смягчению его пагубных последствий. Каждый приход взимает отдельную сумму для содержания своих бедных. При таком порядке вещей является более интереса в уменьшении уровня налога, и цель эта оказывается более достижимою, чем было бы при взимании общего фонда со всего королевства для вспомоществования бедным. Приход гораздо более заинтересован в бережливом взимании и бережливой раздаче сбережений, так как всякое сбережение есть прямая выгода его, чем если бы сотни других приходов разделяли его с ним.
Именно этой причине следует приписать то обстоятельство, что законы о бедных не поглотили еще всего чистого дохода страны: только строгости, с какою исполняются эти законы, мы обязаны тем, что они не сделались притеснительными свыше меры. Если бы закон обеспечивал каждому бедному средства содержания и если бы вспомоществований было достаточно для доставления достаточно удобной жизни, то на основании теории можно было бы ожидать, что все прочие налоги, взятые вместе, стали бы легки в сравнении с одним налогом для бедных. Закон тяготения не имеет большей достоверности, чем положение, что законы о бедных стремятся превратить богатство и силу в бедность и слабость, заставить человека отказаться от всякого труда, который не имел бы единственною целью доставить пропитание, уничтожить всякие умственные различия и занять ум единственно заботою об удовлетворении потребностям тела, пока наконец все классы не сделались бы добычею всеобщей бедности. К счастью, эти законы были в силе в эпоху возрастающего благоденствия, в продолжение которой капитал для содержания труда увеличивался правильно и когда возрастание и народонаселения имело естественный стимул. Но если бы наши успехи сделались медленнее, если бы мы достигли неподвижного состояния, от которого, я надеюсь, мы еще очень далеки, тогда гибельная природа этих законов стала бы более явственна и опасна; и в этом случае уничтожение их встретило бы еще более препятствий и затруднений.
Глава VI. О прибыли
Показав, что прибыль с капитала сохраняет известное соотношение в различных отраслях и имеет стремление изменяться в одинаковой степени в одном и том же направлении, мы должны еще рассмотреть, в чем состоят причины постоянных изменений в уровне прибыли и соответствующих им постоянных изменений в уровне процентов.
Мы видели, что цена хлеба[15] определяется количеством труда, потребным на его производство, вместе с тем количеством капитала, которое не приносит ренты. Мы видели также, что цены всех мануфактурных товаров возвышаются или падают, смотря по большему или меньшему количеству труда, необходимому на их производство. Как фермер, обрабатывающий тот разряд почвы, который установляет цену, так и фабрикант, производящий товары, не жертвуют ни малейшею частью своего продукта в пользу ренты. Вся меновая ценность их произведений распадается только на две части: одна образует прибыль на капитал, другая – вознаграждение за труд.
Если предположить, что хлеб и мануфактурные товары продаются всегда по одной и той же цене, то прибыль будет высока или низка смотря по тому, будет ли высока или низка задельная плата. Но если бы хлеб возвысился в цене вследствие увеличения количества труда на его производство, то эта причина не увеличила бы цены мануфактурных товаров, на производство которых не требуется прибавочного труда. Если поэтому задельная плата продолжает оставаться без изменения, то и прибыль фабрикантов не изменится; но если задельная плата возвышается совместно с возрастанием цены хлеба, что составляет неизбежное явление, то прибыль их необходимо упадет.
Если фабрикант продает свои товары всегда по одной и той же цене, напр. по 1000 ф., то прибыль его зависит от цены труда, необходимого на их производство. Прибыль его будет менее значительна, когда задельная плата поднимется до 800 ф., нежели в том случае, когда она составит только 600 ф. Итак, в том отношении, в каком возвышается задельная плата, падает прибыль. Но когда возвышается цена сырых произведений, то можно спросить, не получает ли фермер, в конце концов, прежней прибыли, хотя бы расход его на задельную плату и возрастал? Разумеется, нет, так как не только наравне с фабрикантом он выдает более значительную задельную плату каждому из рабочих, которых употребляет в дело, но он принужден, сверх того, или платить ренту, или давать занятия прибавочному числу рабочих, чтобы получить прежнее количество продукта; и возвышение цены сырых произведений будет соответствовать лишь этой ренте или этому прибавочному числу рабочих и не вознаградит фермера за возвышение задельной платы.
Если как фабрикант, так и фермер располагали трудом 10 рабочих за годичную плату, которая возросла бы от 24 до 25 ф., то вся сумма, которую израсходует каждый из них, составят 250 ф. вместо 240. Такова, однако, вся совокупность излишних издержек, которые должен нести фабрикант для получения прежнего количества продуктов; но фермер новой земли будет, вероятно, поставлен в необходимость нанять одним рабочим более и, след., заплатить лишних 25 ф. задельной платы, а фермер старой земли, быть может, принужден будет заплатить точно такой же излишек в 25 ф. в виде ренты; ибо без такой прибавки труда не возвысится хлеб и не возрастет рента. Итак, один из них заплатит 275 ф. одной задельной платы, другой столько же ренты и задельной платы вместе; каждый израсходует 25 фунтами больше, нежели фабрикант: за эти добавочные 25 ф. фермер вознаграждается возвышением цены своих произведений; и поэтому прибыль его остается в соответствии с прибылью фабриканта. Так как это предположение очень важно, то я постараюсь еще более выяснить его.
Мы показали, что на первых ступенях общественного развития как доля землевладельца, так и доля рабочего в
Количество произведений почвы, остающееся за удовлетворением землевладельца и рабочего, необходимо принадлежит фермеру и составляет прибыль в его капитал. Но можно утверждать, что хотя, по мере успехов общества, относительная доля фермера в произведениях и уменьшается, однако же, в соответствии с возвышением ценности произведения, он тем не менее должен получать, подобно землевладельцу и рабочему, более значительную ценность.
ebooksa