Но могут сказать, что доход капиталиста не возрастет, что миллион, вычтенный из ренты землевладельца, будет уплачен в виде дополнительного вознаграждения рабочим. Пусть так, это нисколько не уничтожает аргумента: положение общества улучшится, и оно приобретет способность нести ту же денежную тягость с большею легкостью, нежели прежде; этим будет только доказано то, что еще более желательно, а именно что новое распределение станет главным образом благоприятно другому, гораздо более важному классу общества. Все, что получат они сверх 9 млн, составляет часть чистого дохода страны и не может быть израсходовано, не увеличивая в то же время ее дохода, счастья и могущества. Итак, распределяйте чистый доход как вам угодно. Отдайте немного больше одному классу, немного меньше другому, вы не уменьшите его этим; большая сумма товаров будет постоянно производиться одним и тем же трудом, хотя размер валовой денежной ценности таких товаров и уменьшится; но чистый денежный доход страны, тот фонд, из которого выплачиваются налоги и доставляются удовольствия, будет гораздо более, чем прежде, соответствовать существующему населению, доставлению ему предметов роскоши и удовольствия и уплате известной суммы налогов.
Нельзя сомневаться, что значительный упадок в ценности хлеба будет выгоден ростовщику; но если никому не наносится вреда, то это не представляет еще довода в пользу дороговизны хлеба, ибо выигрыш ростовщиков представляет выигрыш целой нации и, подобно всякому другому выигрышу, увеличивает действительное богатство и могущество страны. Если выгоды их чрезмерны, то пусть будет приведена в точную известность степень этого излишка, и тогда дело законодательства должно состоять в приискании средства против него; но не может быть политики более безрассудной, как самим остерегаться больших выгод, проистекающих от дешевизны хлеба и изобильного производства, единственно потому, что ростовщику достанется несправедливая доля этих выгод.
До сих пор ни разу не делалось попытки регулировать дивиденды капитала денежной ценностью хлеба. Если бы справедливость и благонамеренность требовали подобной регулировки, то пришлось бы уплатить значительный долг старым ростовщикам, ибо они уже более ста лет получают одинаковый денежный дивиденд, хотя цена хлеба с тех пор, быть может, удвоилась или утроилась.
Но большое заблуждение полагать, что положение ростовщика улучшается более, чем положение фермера, мануфактуриста и других капиталистов страны; в действительности оно улучшится менее.
Ростовщик, несомненно, получит одинаковый денежный процент, между тем как не только упадет цена сырых произведений и труда, но упадут также и цены многих других вещей, в состав которых входят сырые произведения. Но, как я только что доказал, это будет такая выгода, которою он воспользуется вместе со всеми другими лицами, обладающими для расхода одинаковыми денежными доходами: его денежный доход не увеличился бы, но увеличился бы денежный доход фермера, мануфактуриста и других лиц, дающих занятия труду, и, след., последние приобрели бы двойную выгоду.
Могут возразить, что хотя, быть может, и справедливо, что капиталисты приобретают выгоду от возвышения прибыли вследствие падения задельной платы, во что доход их уменьшился бы от упадка денежной ценности их товаров. Но что понизило бы ее? Не какое-либо изменение в ценности денег, потому что, согласно предположению, не случилось бы ничего такого, что могло бы изменить последнюю. Не уменьшение в количестве труда, необходимого на производство их товаров, потому что никакой подобной причины не находилось бы в действии, и если бы она действовала, то она не понизила бы денежную прибыль, хотя могла бы понизить денежные цены. Но предполагается, что падает сырой продукт, из которого делаются товары, и, след., настолько же упадут и товары. Справедливо, что они упадут, но падение их не будет сопровождаться никаким уменьшением денежного дохода производителя. Если он продает свой товар за меньшее количество денег, то единственно потому, что понизилась ценность одного из материалов, из которых сделан товар. Если суконный фабрикант продает свое сукно за 900 ф. вместо 1000, то доход его не будет меньше от того, что понизилась на эти 100 ф. ценность шерсти, из которой оно приготовляется.
Мальтус говорит:
«Справедливо, что последняя прибавка к земледельческому продукту передовой страны не сопровождается значительным возвышением ренты; именно это-то обстоятельство и может сделать выгодным для богатой страны ввоз части ее хлеба, если она может быть уверена, что получит достаточное снабжение. Но ввоз чужого хлеба, во всяком случае, не может быть выгодным для целой страны, если только он не настолько дешевле того, который может возделываться внутри страны, чтобы покрывать прибыль и ренту с хлеба, им замещаемого».
Это замечание Мальтуса совершенно правильно: хлеб, ввозимый в страну, должен быть всегда настолько дешевле того, который может возделываться дома, «чтобы покрыть прибыль и ренту с хлеба, им замещаемого». Если бы это было иначе, то никто не получал бы выгоды от ввоза его.
Так как рента есть следствие высокой цены хлеба, то уменьшение ренты есть следствие низкой цены. Иноземный хлеб никогда не соперничает с тем внутренним хлебом, который доставляет ренту; упадок цены неизбежно поражает землевладельца до тех пор, пока не поглотит всей его ренты; если цена продолжает падать, то она перестает приносить даже обыкновенную прибыль с капитала; капитал оставит в таком случае землю для какого-нибудь другого употребления, и только тогда, а не ранее станет ввозиться хлеб, который возделывался прежде на этой земле. От упадка ренты произойдет потеря в ценности, в определенной денежной ценности, но за то будет выигрыш в богатстве. Сумма суровья и других продуктов возрастет. От большей легкости производства уменьшится их ценность, хотя увеличится количество.
Два человека употребляют одинаковые капиталы: один в земледелии, другой в мануфактуре. Земледельческий капитал производит чистую годичную ценность в 1200 ф., из числа которых 1000 ф. удерживается в виде прибыли, а 200 ф. уплачивается под видом ренты; мануфактурный – производит годичную ценность только в 1000 ф. Предположим, что благодаря ввозу, то же самое количество хлеба, которое стоит 1200 ф., может быть получено за товары, стоящие 950 ф., и что, след., капитал, затраченный в земледелие, переходит в мануфактуру, где может производить ценность в 1000 ф.; в таком случае ценность чистого дохода страны уменьшится, она понизится от 2200 ф. до 2000; но налицо будет не только одинаковое с прежним количество хлеба и товаров для собственного потребления страны, но, сверх того, такая прибавка к этому количеству, какую можно купить за 50 ф. – разность между ценностью, по которой туземные мануфактурные предметы продавались в чужой стране, и ценностью хлеба, который покупался в последней.
Точно таков же вопрос, относящийся к выгодам ввоза хлеба или возделывания его внутри страны; хлеба никогда нельзя ввозить до тех пор, пока количество, получаемое из-за границы через употребление данного капитала, не превзойдет количества, которое тот же капитал может дать нам возможность произвести дома, – не превзойдет не только то количество, которое приходится на долю фермера, но также и то, которое уплачивается землевладельцу под видом ренты.
Мальтус говорит:
«Ад. Смит заметил справедливо, что никакое равное количество производительного труда, употребленного в мануфактуре, никогда не может повлечь за собою столь значительного воспроизведения, как в земледелии».
Если Ад. Смит говорит о ценности, то он прав, но если он говорит о богатстве, что очень важно, то он заблуждается, ибо он сам определил богатство так, что оно состоит из предметов необходимости, удобства и удовольствий человеческой жизни. Одна часть предметов необходимости и удобства не допускает никакого сравнения с другою частью; ценность потребления не может измеряться никаким известным вам мерилом; она определяется различными лицами различно.
Высокая цена слитков. Есть доказательство обесценения банковых билетов
Наиболее выдающиеся политико-экономические писатели придерживались того мнения, что в период, предшествующий учреждению банков, драгоценные металлы, употребляемые для обращения товаров во всем мире, распределялись в известных пропорциях между различными цивилизованными нациями земного шара соответственно состоянию торговли и богатства каждой из них, а след., соответственно числу и частоте платежей, которые им необходимо выполнять. Распределяясь таким образом, металлы повсюду сохраняли и одну и ту же ценность, и так как каждая страна имела одинаковую потребность в количестве металла, находящемся в данное время в обращении, то и не могло являться искушения на вывоз или ввоз металла.
Золото и серебро, подобно другим товарам, имеют внутреннюю ценность, которая не отличается характером случайности, но зависит от их редкости, от количества труда, употребленного на добычу их, и от ценности капитала, затраченного на производство их в рудниках.
«Свойства полезности, красоты и редкости, – говорит д-р Смит, – представляют первоначальную основу высокой цены этих металлов и значительного количества других предметов, на которые их можно где бы то ни было обменять. Ценность эта предшествовала употреблению их в качестве монеты, и, будучи независимою от последнего, является, напротив, сама качеством, которое сделало драгоценный металл пригодным для этого назначения».
Если бы употребляемое во всем мире количество золота и серебра было чрезмерно ограничено или излишне велико, то это обстоятельство не оказало бы в последнем счете влияния на те пропорции, в которых металлы эти распределяются между различными странами, и изменение в их количестве сопровождалось лишь тем последствием, что возвышало бы или понижало бы сравнительно ценность товаров, за которые они обмениваются. Меньшее количество монеты выполняло бы функцию орудия обращения столь же хорошо, как и более значительное. Десять миллионов годились бы для этой цели совершенно так же, как и сто миллионов. Д-р Смит замечает, что «наиболее богатые рудники драгоценных металлов присоединили бы лишь очень небольшую сумму к всемирному богатству. Продукт, ценность которого зависит от его редкости, необходимо понижается при изобилии в нем».
ebooksa