Он мог бы запереть его в кутузку на сорок восемь часов без всякого обоснования, подумал Еннервайн. Но эта мысль не воплощалась в реальный образ. Мысль вокруг фразы стрельба из лука все больше укреплялась.
— Обратитесь к ответственному прокурору! — сказал Еннервайн добродетельному председателю различных клубов, и прежде чем тот смог что-то ответить, он повернулся и ушел.
— Да, именно это я и сделаю! — закричал Харригль ему вслед.
Когда Еннервайн пришел на вокзал, поезд с первого пути как раз отправлялся. Он набрал номер Марии.
— Я приеду только следующим поездом.
— Хорошо, шеф. Я только подумала, что это что-то важное.
— До встречи, Мария.
Он положил трубку. Даже обрадовался, что у психолога останется для разговора только полчаса. Таким образом, он сможет изложить все коротко и ясно, подумал он.
— И с чего это устраивать именно теннисный турнир, господин бургомистр? Турнир Большого шлема в месте зимнего спорта? Все постройки, все затраты — на эти деньги можно было бы…
— Время такое, надо быть первыми, понятно вам, фройляйн, мы устроили теннисный турнир здесь, потому что мы хотим другой имидж — потому что мы не хотим ограничиваться только зимним спортом.
— Кто вас ограничивает зимним спортом?
— Вот вы, например, только что сказали это, и вообще все СМИ. Все время речь идет только о курорте для зимнего спорта, о райском месте для лыж, о белом аде или сразу о зимних Олимпийских играх 1936 года. А как это звучит: 1936! Одна тысяча девятьсот! Тридцать шесть!
— И как это звучит?
— Жутко это звучит. Как если бы мы имели к этому какое-то отношение.
— Господин бургомистр, радуйтесь, что разгар сезона зимой, тогда летом у вас будет немного свободного времени.
— Свободное время? Да. И наконец, мы летом единственные, кто еще остается здесь.
— Разве это так плохо?
— Конечно, это было плохо, у нас нет никакого оборота, никто из местных не идет, например, сюда в гостиницу. У нас здесь в городе есть ресторан со звездами, и туда никто из местных тоже не ходит. Я и сам там ни разу не был.
— Почему же? Он такой плохой?