Дом близнецов

— Покажи, я разрешаю, — сказал князь.

— Черт с вами! — Магдалина зло показала кончик языка новичку.

Ну и клюв…

«Она определенно меня невзлюбила…»

— А вот мой, смотри, — и Герда с наслаждением выпустила из просвета между зубов несоразмерно длинный язычище. Настолько непристойный и влажно сверкающий розовым, что Валентин невольно отвел глаза. На конце языка сверкало ядрышко пирсинга.

— У меня пирсинг, у Магды нет. А еще нас можно узнать по родинкам, — продолжала дерзить Герда. — Смотрите, Клавиго, у Магды родинка на щеке, а у меня на груди.

И она, оттянув край туники, показала крупную махровую родинку на вершине правого полуокружья.

— Браво! — зааплодировал еще один участник застолья. Это был уже знакомый Валентину господин костюмер Валерий Адонис. Он сидел на расстоянии двух пустых стульев от хозяина.

Князь хмуро сдул взором овации родинке и языку.

— С господином костюмером, дон Клавиго, вы уже знакомы. Хотя Валерий Адонис не входит в наш ближний круг, и людей из обслуги я обычно к ужину не приглашаю, но сегодня день абсолютных исключений. Это старший егерь Мак Око, рядом мой старший псарь Вася Цап, далее наш старший конюх Тимур Фишер, а замыкает ряд наш старший садовник Цезарь Череп, впрочем, с ним вы уже познакомились.

Валентин не успевал поворачивать голову, чтобы не отстать от беглого списка хозяина. Впрочем, никто из названых господ ни единым движением не выдал себя, и кто есть кто, гость не разобрал, за исключением смотрителя оранжереи, которому ночью вручил корень покойника.

Все четверо были одеты точь-в-точь, как он сам: фрак, белая рубашка, уголок платка во фрачном кармашке, заколка для галстука.

Тут хозяин взял многозначительную паузу.

— Господин Клавиго. Слева от меня мой близкий друг, певец, владелец уникального голоса в три октавы, контр-тенор, тоже наполовину итальянец, но обрусевший, из славного рода Фаринелли, где были, слава Богу, не только кастраты. Неподражаемый Аир Фаринелли! По кличке Фарро.

Обрюзгший безобразного вида большеголовый толстяк с шевелюрой Бетховена, с веками льва на бабьем лице, с огромным пивным животом, над которым покоилась грушей вислая грудь, толстяк, облаченный в необъятный концертный фрак с волнами из шелка на манер жабо, вяло кивнул, практически не поднимая глаз. Он не скрывал своей скуки и отрешено вертел в руках головоломку, пытаясь разобрать медные петли.

— Фарро, будь любезней к профессору, подними-ка свою задницу, корифей.

Певец подчинился, привстал и кивнул, слегка развернув к новичку свою скучную физию. Но изобразить любезность не смог.

— Сядь, невежа, — сказал фон Борисс и продолжил представление гостей. — Наискосок от вас, профессор, наша домашняя пифия, ее настоящего имени мы не знаем, вот почему ей разрешено носить маску. Хотя, согласитесь, сидеть в маске во время ужина некрасиво. Потому мы наказали пифию немотой. Говорить за нее будет моя внучка Катя по прозвищу Кукла. Вместе они составляют единое тело пифии. Голову и рот. Эта двойка — самая важная пара за нашим столом. Они воплощают нашу цель — избавить человечество от тайных мыслей. Вскрыть черепа лжецов и отменить все тайны мира.

«Ого!» — насторожился Валентин-Клавиго.

— Пифии принадлежит право пророчества и делопроизводство малого суда. Не спешите попасть ей на язык, профессор. Это всегда сюрприз.