На следующий день после обеда мы встретились в приюте для животных. Обри пришла позже меня и выглядела как всегда прекрасно в своем элегантном костюме. Но когда она удалилась в ванную и вышла в джинсах, белой майке, резиновых шлепанцах и с конским хвостом, я просто рот открыл, настолько она была великолепна. Я не мог оторвать от нее глаз, когда мы направились в парк, ведя по две собаки на поводках.
– В чем дело? Ты смотришь на меня так, словно со мной что-то не в порядке.
– Просто любуюсь тобой. Не знаю, как такое возможно, но с каждым разом ты становишься все красивее и красивее.
Она молчала, когда мы входили в парк. Некоторое время мы прогуливались, а затем уселись на скамейку.
– Можно у тебя кое-что спросить?
– Спрашивай, отвечу на любой вопрос.
– Каково это? Я имею в виду, сидеть в тюрьме?
Было логично с ее стороны интересоваться, чем я занимался эти два года. Я понимал, почему она проявляет любопытство: она просто наверстывала упущенное.
– Это довольно… унизительный опыт. Тюрьма была битком набита заключенными, но мы в каком-то смысле проявляли солидарность.
– Тебя там кто-нибудь навещал?
– Адель приходила дважды в месяц.
– А как же твоя мама? Она все еще ухаживает за больной бабушкой?
– Нет. Она умерла.
Обри посмотрела на меня с грустью.
– Прости. Это был неуместный вопрос. Твоя бабушка была больна, и я могла бы догадаться…
– Ты не могла этого знать. – Я откашлялся. – На самом деле они обе умерли. Мама скончалась от аневризмы в первый же год моего пребывания в тюрьме.
– О Боже, Чэнс. Мне так жаль…
– Спасибо за сочувствие.
Я открыл бутылку с водой и напоил дворняжек, которые, высунув языки, тяжело дышали от жажды. Обри все еще смотрела на меня, когда я закончил поить собак. Я переключил внимание на нее и приготовился выслушать, что она думала по этому поводу.
Когда она заговорила, по ее щекам текли слезы.