Принцесса Анна смотрела, удивлённая и грустная. Той весёлости, непреднамеренно, разделить не могла, беспокоила она её. Иногда она, пристыженная, опускала глаза и вздыхала, но вскоре любопытство поднимало веки. Объясняла себе свою чрезмерную боязливость долгим одиночеством.
Ведя наполовину монастырскую жизнь, не удивительно, что к таким свободным развлечениям она была не привыкшей.
Дамы её двора отворачивали глаза, не смея говорить.
«Фирандола», набирая всё большего огня, всё более безумная к концу, наконец закончилась.
Уже подошла ночь и на её чёрном фоне сверкали звёзды. Во всём саду было чрезвычайно весело, старшие пили и пели, молодёжь, разделённая на группы, танцевала.
Музыканты, игравшие вдалеке, очень потешно соперничали друг с другом. Едва минуту отдыха позволили себе после утомительной «Фирандолы», а король торопил, чтобы времени не тратить.
Танцевали уже более спокойную «Сарабанду» для отдыха, но оживлённые голоса французов требовали Branles, танец, о котором говорили, что был весьма произвольным и требовал большой ловкости и силы.
Догадались о чём-то безумном, и принцесса шептала крайчине, что они могли бы встать и пройтись по улицам.
В действительности её поразила эта беззастенчивость короля, его легкомыслие и движения, которые казались не слишком приличными… Она предпочитала на это не смотреть.
Но вместо того страшного Branles начали играть и танцевать сносный и довольно спокойный Gawot, а король с некоторой предвзятой важностью был в нём очень забавный.
Достойная пани Ласка вздохнула и шепнула.
– Но кто бы догадался, что это король!
И он сам, и те, что с ним скакали, реально, казалось, об этом забыли.
После «Гавота» Анна, которая с сожалением лицезрела танцы, повторно шепнула подруге, что охотно бы прошлась, что слишком долго уже сидели.
И в момент, когда складывался следующий танец, принцесса с подругой и неотступным охмистром Конецким потихоньку встала, незаметно выскальзывая за шёлковые стены того салона, в котором остался король.
Долго ничего не могли говорить и, не зная куда, пустой улочкой пошли дальше, туда, где отзывалась другая музыка.
У обеих, без сомнения, были одни мысли, но было грустно ими делиться.
– Милый вечер, – отозвалась Ласка, – и праздник тоже, можно сказать, устроен с королевским великолепием.
– Только, – вздохнула Анна тихо, – король слишком добрый и чересчур даёт с собой смело вести. Трудно ему потом будет своё величие сохранить.
Ласка подумала немного, должна была его защитить.