– Ну что, пане стольник? – раздался сбоку голос сопровождающего его Моравского.
Горский обернулся к нему с грустным выражением лица. Казалось, Моравский требовал приговора для этого короля, которого первый раз видел.
– Ну что, пане стольник, король? – повторил Дзиержикрай Моравский.
– А вам, пане староста, как кажется? – ответил вопросом на вопрос Горский.
– Красивый, хоть рисовать! – воскликнул староста.
Наступила короткая пауза, Горский задумался и с конём приблизился к Моравскому.
– Учили вас отцы иезуиты в школах истории животных? – спросил он после раздумья.
Моравский рассмеялся.
– Мало что… – сказал он.
– Ну, тогда жизнь даёт вам то наблюдение, – сказал стольник холодно, – что самый злой и самый опасный зверь одевается в самую красивую одежду. Нет более прекрасных цветов радуги, чем шкура змеи, меняется и золотится хамелеон, красивые тигр и леопард…
Моравский слушал в недоумении.
– Значит?.. – вставил он.
– Я никаких выводов из этого не делаю, – закончил Горский. – Не знаю, откуда это мне в голову пришло, может, от тех леопардовых шкур, которые наши панцирные имели на плечах.
Моравский не спрашивал больше.
– Хочешь, пане староста, зайти ко мне на бигос? – вставил, отступая с конём назад, стольник. – Очень прошу. В замке, по правде говоря, нас ждут тефтели, но я туда не поеду.
– Я же не из-за тефтелей, упаси Боже, – рассмеялся староста, – но чтобы ближе узнать нашего будущего пана, должен ехать в замок.
– А как же вы с ним поговорите? – спросил с ударением Горский. – По-польски же он не знает ни слова, по-латыни, как я слышал, не много знает, а как у вас обстоит дело с немецкой и французской речью?
– Кое-как, – рассмеялся Моравский, – что не мешает присмотреться к нему издалека.
Горской поклонился и отъехал к Халлеровской каменице.
В её воротах стоял Витке, жадно ловя слова и выражение лиц, он сам весело был расположен.