Следом раздалось бьющее по ушам хихиканье.
— Этому парню больше не наливать!..
Тонкая полоска света ударила под ресницы, и, поморщившись, я распахнул глаза. Ченрное, красное, бордовое — все вокруг сливалось и смешивалось. Комната нещадно шаталась, раскачиваясь из стороны в сторону, как на карусели — хотя я вроде сидел. Голова была как в тумане, готовая отключиться в любой момент. Опасаясь, что снова поплыву, я схватился за единственный твердый предмет, который оказался краем стола. Три обнаженных тела рядом казались миражом. Размытые, словно оставляющие шлейф в пространстве, они подошли — близко, слишком близко, пугающе близко…
Дыхание обожгло щеку — я даже точно не мог понять чье. Не получалось осмыслить происходящее — оно
— Пойдем… — Виви потянула меня за руку. — Увидишь, от чего отказывался…
Как послушная марионетка, я поднялся с места. Разум словно разделился на два потока: я как и прежде не хотел иметь с ними ничего общего и одновременно до безумия хотел каждую из них. Я даже сам не мог понять, откуда взялось это жгучее, рвущее изнутри желание — его будто закачали мне в мозг вместе с вином. На покачивающихся ногах я, как в трансе, побрел туда, куда меня вели — к огромной расправленной красной кровати. Три обнаженных тела рядом были теплыми опорами, настолько необходимыми, что хотелось идти не от них, как кричали остатки затуманенного рассудка, а к ним, как требовало все остальное.
Новые ощущения — атлас ткани и нежность голой кожи — сливаясь, обволокли со всех сторон — сразу с трех: слева, справа и снизу. Я будто на миг отключился и сразу же включился вновь. Только в этот момент по теплу и упругости упирающейся в меня груди я сообразил, что лежу на обнаженной Волчице. Чьи-то пальцы — точно не ее — подхватили мой член, чьи-то губы — тоже не ее — поцеловали его. А затем натянули поверх резинку и потянули к ее раскрытой влажной промежности.
— А говорил, с сукой не будешь, — оскалилась она. — Или уже нравится?..
Ее губы растягивала ехидная ухмылка — точно такая же, как когда она трахалась с тем парнем на первом этаже. От воспоминаний внезапно обожгло. Мне почему-то вдруг стало
— Начинай уже! — капризно протянула Волчица, обхватывая мои бедра своими. — Хочу е. аться!
Ее промежность, казалось, пожирала мой член, набрасываясь на него раз за разом, ведя меня к неминуемому оргазму. Уже почти не соображая, я чувствовал, что готов был дать ей все, лишь бы она была моей, лишь бы продолжала двигаться, пока я не наполню ее без остатка.
— Вот молодец! — ухмыльнулась Волчица, ощутив горячие пульсации у себя в промежности. — Хорошо, значит, с сукой…
Переживая вспышку за вспышкой, наполняя ее собой, я не мог отвести глаз. Я все еще смутно помнил, какая она сука, однако сейчас — под этой жгучей ревностью — это
— Под ревностью оргазмы самые сладкие… — прошептала мне прямо в ухо Виви.
— Хочу, — припала к другому моему уху Ида, — чтобы ты меня трахнул круче Леры…
— До краев! — довольно констатировала Волчица, выпуская мой член из своей промежности.
Казалось, вид наполненного презика окончательно снес их, распалил, как акул запах крови. Уже втроем они жадно набросились на меня. Под натиском сразу трех разгоряченных тел комната закачалась еще отчаяннее, а перед глазами безудержно поплыло, смазывая все, что происходило. Кусая и царапая, они сдирали с меня, как кожу, одежду. Каждый поцелуй жалил, причиняя боль. Изгибаясь и извиваясь, они напоминали клубок змей, которые хищно переплетались между собой. Грубые, резкие, жестокие и ненасытные, они словно пытались поглотить меня целиком.
Голые бедра, возбужденные груди, руки, губы, волосы, смазка на кончиках пальцев, нырявших из одной в другую — все переплеталось, вводя в транс, усиливая желание троекратно. Чья-то ладонь вместо подушки удерживала затылок, чьи-то ногти с напором скользили по спине, чья-то киска голодно стискивала мой член. Стоны, грубые, жаркие, животные, смешивались с картинками обнаженных тел, работая как любовное зелье. Хотелось не просто трахнуть, хотелось залить их, заполнить до краев, испачкать, испортить, оставить на теле свои метки: засосы, царапины, синяки от слишком крепких объятий — чтобы все знали, что они мои и никто не вправе на них покушаться…
— Хорошо!.. Да!.. Так… Да!.. Еще!.. Еще!!.. — стонала Ида, когда я обнаружил себя входящим ей между бедер.