Разные судьбы

Круговых, расправляя плечи, глубоко вздохнул и, погрозив тормозу кулаком, сказал:

— Не злорадствуй! Еще вывернем твою душу. Подчинишься!

И взяв ключ, начал снова отворачивать цилиндры.

* * *

Получилось неожиданно. В этот вечер Круговых даже не хотел заходить в мастерскую. Думал отдохнуть, собраться с мыслями. Но разве уснешь, не поглядев на свой макет?

Заглянул в мастерскую и просто так, чтобы чем-нибудь заняться, начал свое обычное дело. Накачивал воздух, тормозил, потом снова отпускал, смотрел на часы и зачем-то записывал время полного отпуска, хотя оно оставалось неизменным: две минуты. Тормоз работал, как часовой механизм.

Сергею Александровичу захотелось хотя бы на секунду ускорить возвращение поршня, и он нажал на шток карандашом.

И тормоз отпустил за минуту и пятьдесят секунд. А ну-ка еще раз! Полторы минуты… Еще сильнее нажать. Но карандаш сломался. Круговых взял напильник и нажал им изо всей силы. Тормоз отпустил за тридцать секунд, потом за двадцать. Больше сократить время не удалось. Не хватило силы. Так вот где разгадка? Тормозу, оказывается, нужна посторонняя помощь!

А что если?.. Сергей Александрович даже испугался решения, какое пришло в голову: до того оно было простым. Готов был бежать по поселку и рассказывать каждому о находке. В первую очередь надо к Волочневу. Но вспомнив, какой тот всегда спокойный и неторопливый, стал понемногу остывать. «Хорошо, — подумал Сергей Александрович, — и я попробую быть таким же, как он, неторопливым. Наберусь терпения, проверю, потом скажу».

Положив на верстак напильник, Круговых пошел в депо. В автоматной мастерской принялся рыться по углам, где валялись старые детали. Искал пружины, собирал разные по величине и упругости. Дома подберет нужную. Когда их набралась целая куча, оказалось, что не в чем нести. Сергей Александрович снял китель, расстелил его на полу и стал складывать грязные, смазанные маслом пружины. Потом завязал углы и рукава в узел и понес.

Сергей Александрович был твердо уверен: нашел то, что искал долгие бессонные ночи.

И вдруг некстати подумал:

— «А что если кто-нибудь раньше до этого додумался и институт уже изготовил новый тормоз?» Но застыдился нелепой мысли, поглядел по сторонам, словно боясь, что кто-нибудь мог подслушать. Какая разница, кто изобрел? Важно, что тормоз создан. Теперь не страшны никакие уклоны. Увеличатся скорости. Поезда помчатся со скоростью восемьдесят, девяносто, сто километров. Машинисты будут уверены: если встретится на пути препятствие, выручит надежный и послушный тормоз.

Проверив дважды действие тормоза, Круговых сел за верстак, достал бумагу и авторучку и начал неторопливо и обстоятельно писать письмо в институт.

К окнам вплотную прислонилась тьма. Мелкие жучки летели из темноты на свет и стучали по стеклу, как редкий дождь. Сергей Александрович стоя посреди мастерской, смотрел на макет, рядом с которым лежал исписанный листок бумаги. Сегодня он был спокоен настолько, что мог слушать тишину и бьющуюся о стекло жизнь.

14

Вы бывали когда-нибудь в осеннем лесу? Собирали грузди, охотились за пугливыми тетеревами или глуповатыми рябчиками? Если нет, то многое потеряли. В лесу всегда хорошо. Кто утверждает, что весной лучше, что явное преувеличение. Осень ничем не хуже весны. Конечно, когда солнце заволакивает смутные сумерки, а по небу, как ошалелые, носятся из стороны в сторону рваные, взлохмаченные облака, скучно и грустно в лесу. Но в ясный сентябрьский день в нем можно встретить такое, чего не увидишь весной: удивительную яркость и богатство красок. Самому лучшему художнику не изобразить такого на полотне! Разве можно, например, нарисовать прозрачную тишину и звеняще чистый воздух? По лесу носятся золоченые паутинки. И торжественное безмолвие. Ни птичьего гомона, ни надоедливого комариного гуда. В потемневшей чаще багряным пламенем вспыхивают боярышник и рябина. Чуть не до земли опустив тонкие ветви, застыли тронутые желтизной стройные березы. Среди этой желтой, коричневой и багряной смеси высится белолистый тополь. От тихого ветерка его листья шевелятся и пенятся, словно кипящее молоко.

В один из таких дней Николай направился в лес за груздями. Кое-где в поблекшей зелени трав, сиротливо чернели горы опустевших муравейников.

В этой траве прячутся сухие грузди, самые «хитрые» из грибной породы.

Колосов шел не торопясь. Около муравейника заметил потрескавшийся бугорок земли. «Вот ты где притаился, голубчик», — вслух произнес Николай: каждый груздь вызывал охотничий восторг. Присел на корточки, поставил рядом корзину и стал медленно, продляя удовольствие, разгребать землю. Груздь был упругий, белоснежный, в голубых жабрах застыли капельки влаги. Поблизости горбились еще такие же бугорки. Потянулся было к ним, но замер: услышал невнятные человеческие голоса. Они приближались. Один хрипловатый, бубнящий голос показался знакомым. Другой голос принадлежал девушке. Николай прислушался: «Ну, конечно, это он — Валерий Зорин!»

Николай попятился за куст боярышника с опущенными до земли ветвями. В поредевшем березняке показался Валерий, а рядом с ним Даша. Первым желанием было кинуться на Зорина и бить, бить по его самодовольному лицу. Колосов привстал на корточки, напружинился, словно рысь, готовый к прыжку. Сейчас он проучит этого лоботряса. Но когда Даша и Зорин подошли почти вплотную, Николаем овладела нерешительность. Какая-то сила приковала к земле. Ну, побьет Зорина, а что дальше? Как Даша на это посмотрит? Напряжение сменилось апатией ко всему окружающему.