Дело Николя Ле Флока

22
18
20
22
24
26
28
30

— Инспектор Бурдо всегда был скор в принятии решений! — с горечью в голосе воскликнул Николя.

Сартин улыбнулся.

— Вы несправедливы к нему! Я получаю нужные мне сведения отнюдь не от него. Но кто бы ни был мой осведомитель, он исполняет свой долг, сообщая мне обо всем. Вы прекрасно знаете, что ради блага Государства и безопасности Его Величества, я, пребывая на своей должности, обязан быть в курсе частной переписки. И, поверьте, это мучительная привилегия.

Он вышел из-за стола и широким шагом заходил по кабинету; настроение его явно портилось.

— Мои служащие из департамента, именуемого глупым народом черным кабинетом, передали мне это вдвойне интригующее письмо. С одной стороны, оно написано платным полицейским осведомителем — госпожой де Ластерье, хотя на конверте и нет ее имени, а с другой, оно является важной уликой для следствия, ведущегося втайне, ибо на положении главного подозреваемого находится — хочет он того или нет — человек, пользующийся моим безграничным доверием. Мне вы не должны ничего доказывать, но я не могу сказать того же про судью уголовного суда, чью обычную… м-м-м… осторожность вы подвергли испытанию. Если бы вы по недосмотру или сознательно скрыли свои чувства, забыли сообщить об этом письме, ни я, ни король не смогли бы и дальше оказывать вам свое покровительство. Следовательно, мы правы, и ваши поступки подтверждают наши суждения. А господин Тестар дю Ли, принимая во внимание вашу должность, придал следствию по настоящему делу степень государственной важности и подал свое nihil obstat, то есть официальное прошение, где излагает свои соображения о необходимости вашего участия в расследовании. По крайней мере, — произнес он со смехом, — будем надеяться, что ваша искренность — не макиавеллев маневр виновного, почувствовавшего, что может послужить ему к выгоде. Ну же, не делайте такое унылое лицо, я шучу.

— Я сказал, не подумав, — вздохнул Николя.

— В этом-то и заключается ваше очарование! Я понимаю, две последние недели стали непростым испытанием для вашей верности и постоянства. И я очень рад, что вы проявили себя достойно. Но еще больше я рад тому, что сумел заткнуть пасть судье по уголовным делам. Продолжайте вести расследование и время от времени приходите ко мне с отчетом.

Выйдя из кабинета начальника полиции, Николя увидел человека, весело поднимавшегося по лестнице, насвистывая арию из оперы, и узнал в нем Карона де Бомарше, модного персонажа и фактотума королевских дочерей. Они уже встречались у Мадам Аделаиды. Бомарше даже пригласил его на ужин, убеждая, что он может прийти, когда ему будет удобно. Стихийно возникшее чувство симпатии влекло комиссара к этому человеку с открытым и выразительным лицом. Николя направился к экипажу. Предвидя ужин у Семакгюса, он решил не обедать и попросил отвезти его к мэтру Вашону, портному с улицы Вьей-дю-Тампль. Путешествие отрицательно сказалось на состоянии его костюма, который, как он ранее предполагал, мог служить ему очень долго. Он привыкал к одежде и расставался с ней с тяжелым сердцем. Чтобы смягчить горечь расставания с любимым фраком, отныне он решил заказывать по две одинаковые пары.

Мэтр Вашон пребывал в своем репертуаре: согбенный в три погибели, худой до прозрачности и необычайно говорливый, он по-прежнему правил подмастерьями то окриком, то отеческим наставлением, а стайка насмешливых учеников при первом же хмуром взгляде мэтра с готовностью направляла иглу в нужную сторону. Снимая с Николя мерки и не преминув ехидно заметить, что размеры его несколько увеличились, портной, как обычно, рассказывал последние городские сплетни. Николя выбрал ткань для фрака — шелк цвета сухого листа с переливами красного золота, и темную коричневую шерсть для плаща. Оба цвета сочетались на удивление удачно. Потом мэтр Вашон увел его подальше от подмастерьев, в уголок лавки, где их никто не мог услышать.

— Господин комиссар, — начал он, — в последнее время умонастроения парижан меня тревожат. Народ все чаще выражает недовольство Его Величеством. Дурные люди распространяют о нашем короле ужасные слухи. О, я полагаю, вы догадываетесь, о чем идет речь. Но дело не в этом: народ привык к частной жизни короля, и она уже давно никого не возмущает. Всех интересует его сокровищница. Говорят, у него имеется особый сундук, откуда он черпает золото, дабы осыпать щедротами свою новую наложницу, а пополняет он этот сундук, играя на курсе акций как простой негоциант, только с меньшим риском, ибо, осведомленный о состоянии финансов, он легко предугадывает повышение или понижение курса. Еще говорят, что Его Величество спекулирует зерном, а вскоре и вовсе заберет под свое начало злосчастную монополию на торговлю зерном, из-за которой, по мнению народа, происходит нехватка хлеба и его дороговизна. Вот так! Сообщите об этом господину де Сартину. Я же, как добрый гражданин и верный подданный, полагаю себя обязанным рассказать об этом вам.

Николя поблагодарил портного, и тот с удрученным видом проводил его до дверей. Речи мэтра не удивили комиссара. Он лишь подтвердил слухи, о которых полицейские агенты и осведомители сообщали из месяца в месяц, не имея возможности ни пресечь их, ни добраться до их источника. Он вспомнил, как осведомители, потолкавшись в общественных местах и гостиных, доставляли в полицию очередные сведения о том, что занимает умы подданных, и полицейские, тщательно рассортировав полученную информацию, относили ее в потайной кабинет Сартина, составлявшего доклады для министров, коих данные сведения могли интересовать.

Плотная сеть улочек, расположенных между кварталами Марэ и Аль, куда с трудом мог втиснуться всего один экипаж, не позволила ему быстро проехать на улицу Монмартр. Некоторые улочки были настолько узки, что, не выходя из кареты, Николя не только мог коснуться рукой стен стоявших по обеим сторонам домов, но и прочесть объявления, расклеенные кое-как, несмотря на ряд постановлений о правилах расклейки афиш на стенах домов. Налепленные на стены листки извещали о новых ордонансах правительства, содержали объявления шарлатанов, постановления Парламента, приговоры, вынесенные в Шатле, извещали о продаже с торгов имущества должников. Здесь же теснились увещевательные послания, объявления о пропаже собак и кошек, извещения о кончине, афишки «необыкновенного спектакля» по мотивам «Неистового Роланда» Ариосто, привезенного кукольным театром из Сицилии, а также десятки раз повторенный адрес фабриканта мягких бандажей для грыжи. Службы Сартина предписывали наклеивать объявления в определенных местах, и не долее, чем на один день; затем их срывали, освобождая место для новых сообщений, и следили за тем, чтобы обрывки их не усыпали улицы. В результате одна и та же рука сначала расклеивала афиши, а через несколько часов уже сдирала их со стен.

На фиакр обрушивались то потоки воды пополам со снегом, то снесенные с крыш сильным ветром куски черепицы, штукатурки или свинца. Возница в страхе вертел головой в разные стороны, уворачиваясь от падающих осколков. Николя забавлялся, глядя, как, невзирая на отвратительную погоду, парижане, побуждаемые природным любопытством, останавливались и пытались рассмотреть, что же сыплется на них с крыш. Стоило одному прохожему посмотреть вверх, как вокруг него тут же выстраивалось множество зевак, задиравших головы, дабы понять, что привлекло внимание их собрата. Несговорчивый и подозрительный, этот народ, невзирая ни на что, в глубине души чувствовал себя счастливым, ибо никогда не терял бодрости духа, думал Николя.

Внезапно его охватило искушение приказать кучеру свернуть на улицу Фобур-Сент-Оноре. Он уже представлял себе, как неожиданно заявится в «Коронованный дельфин» и, преисполнившись обиды за давнюю ложь, с видом оскорбленного достоинства задаст роковой вопрос перепуганной Сатин. По причине своего живого воображения, всегда готового представить ему любые картины, он часто заранее переживал то, что еще не произошло, а только могло произойти, но эти переживания никогда не шли ему на пользу. Вот и сейчас он уже слышал ответы своей подруги и внимал им. Воображаемый диалог настолько захватил его, что, побуждаемый истерзанным разумом, он начал выбирать варианты будущих реплик, тщательно их сортировать, словно раскладывая по полицейским досье, продумывать, как сменить тон, как придать разговору неожиданное для собеседника направление и какие выводы — счастливые или же плачевные — ждут его в конце разговора. Вымысел приобретал столь зримые очертания, что сцены уже чередовались вне зависимости от его настроения и неосознанных желаний. Встревоженный нараставшим в нем возбуждением, он неимоверным усилием воли заставил себя прекратить жестокую игру, бередившую его глубокую сердечную рану. И хотя он до сих пор не смел признаться себе, что случайная встреча с Президентшей нанесла ему удар прямо в сердце, рана, полученная на лондонской улице, причиняла ему неимоверные страдания, и чем дальше он откладывал неизбежный разговор, тем сильнее она кровоточила.

Прибыв на улицу Монмартр, Николя нашел господина де Ноблекура в библиотеке. Сидя в большом кресле, обитом гобеленом, он листал большую книгу в телячьем переплете, водруженную на ломберный столик. В сером фраке, с напудренной прической он выглядел помолодевшим. При виде комиссара он улыбнулся.

— Ах, какая досада, что я родился так поздно! — вздохнул он.

— Отчего столь неожиданное заявление? — спросил Николя.

— Родись я пятью десятками годов раньше, я бы смог увидеть Мольера в «Мизантропе»! Нынешние пьесы кажутся мне исключительно пресными, за исключением, пожалуй, сочинений Мариво. Только в его пьесах я нахожу верное изображение утонченных чувств, порожденных страстью. Но Мариво — это иное время, время моей молодости. Но даже его я оцениваю достаточно сдержанно, ибо он излишне склонен к сталкиванию возбуждающих мыслей, порождая тем самым суетные помыслы и желания. Я согласен с господином Руссо, который не намерен являть на сцене жизнь, ибо в ней мы, в сущности, обретаем только слезы.

— И были бы разочарованы, — заметил Николя. — Позволю себе заметить, знаменитый Поклен исполнял роль в комическом ключе, с гримасами и буффонадой, и довольно быстро передал эту роль юному Барону.

— Ах, оставьте, — запротестовал Ноблекур, — не разрушайте моих иллюзий! Послушайте лучше, сколь совершенен сей союз формы и смысла: