Читателю, несомненно, знакомо чувство, возникающее, когда удается избежать нависшей угрозы или оправиться после тяжелой болезни. Именно так почувствовал себя Гоголь, когда стало ясно, что скоро он уезжает. Было настоящим счастьем знать о скором расставании с Петербургом. Слишком страшным стал этот город после того, как темные силы разыгрались в нем.
Проснувшись, Гоголь с удовлетворением отметил, что кошмаров, мучивших его в последнее время, этой ночью было значительно меньше. Должно быть, Братство уже приступило к рассеиванию напущенной порчи. Или все дело было в настроении? Прислушавшись к себе, Гоголь подумал, что да, изменение его внутреннего состояния сказалось на восприятии внешнего мира. Хитрец Гуро правильно воспользовался моментом. Он применил свои чары против сломленного морально Гоголя, поэтому так преуспел в своем черном деле. Здорового, сильного, уверенного в себе человека подобными штучками не проймешь.
Но в любом случае Гоголь был рад отъезду. Отныне Петербург стал городом, где было разбито его сердце, где страдала и мучилась его душа. Здесь была похоронена его неразделенная любовь, и находиться здесь было все равно что оставаться в склепе с умершей. Он рвался на волю. Может быть, по возвращении столица уже не будет видеться ему в столь мрачных красках. Даже наверняка так оно и будет. Но сейчас прочь, прочь! И как можно скорее!
– Ефрем! – крикнул Гоголь. – Согрей воды. Я мыться буду. И побриться не мешает.
Приблизив к зеркалу выпяченный подбородок, Гоголь провел по нему пальцем. Ефрем топал по квартире, таская ведра и дрова. «Быстрей, быстрей», – поторапливал его Гоголь. Пожитки были уже почти собраны и требовали, чтобы их поскорее вынесли из дома, – и потасканный чемодан из крашеной кожи, и батюшкин саквояж, и небольшой ларец, где хранилось все самое ценное: документы, письменные принадлежности, Библия и стопка писем, заботливо перевязанных лентой. У Ефрема вещей было немного – все они помещались в мешке, а спешно нанятый кучер Спиридон держал свои пожитки в ящике под козлами. Это был здоровый малый с бородой, словно бы приклеенной к его молодой румяной физиономии. Он и Ефрем сошлись с первых же минут знакомства и были довольны обществом друг друга.
Отправив слугу внести плату за квартиру вперед на месяц, Гоголь велел Спиридону сносить вещи вниз и спустился сам, увидев прохаживавшегося подле коляски попутчика. Им был поручик кавалерии, присланный Братством. Если бы для портрета его было бы позволено изобразить лишь несколько основных деталей, то это были бы синие глаза, усы, эполеты и сабля, волочащаяся за ним в ножнах.
Здороваясь с Гоголем, он так сильно стиснул вялую ладонь Гоголя, что тот охнул.
– Прошу простить, Николай Васильевич, – прогудел он. – Привычка общаться с людьми военными.
В его дыхании ощущались запахи вина и жареной печенки с луком.
– Ничего, – сказал Гоголь. – У меня тоже много знакомых из военной среды. Скажите, поручик, вы так с саблей в бричке и поедете?
– Предпочел бы ехать верхом. Но меня предупредили, что мне придется соблюдать инкогнито. Так что да, сударь. В бричке поеду. Отныне я ваш секретарь, Алексей Иванович Багрицкий. – Он подмигнул. – Прошу любить и жаловать.
Про саблю он не услышал или же не понял сути вопроса. Гоголь испытывающе посмотрел на будущего спутника: не притворяется ли? Не выставляет себя глупее, чем является на самом деле? Но нет, небесные глаза глядели ясно и бесхитростно, а яркие губы под усами сохраняли серьезное выражение.
– Секретари не путешествуют с саблями и в мундирах, – заметил Гоголь. – И шевелюра ваша, сударь, э-э...
Не подобрав точного определения, он пошевелил пальцами в воздухе.
Багрицкий отступил на шаг, выпятил грудь и посмотрел на Гоголя, как петух, примеряющийся клювом к червяку.
– Что вам до моей шевелюры, сударь? – осведомился он задиристо. – Чем она вас не устраивает?
– Пышна больно, – ответил Гоголь осторожно. – Люди мирного склада так не ходят. Своим видом вы нас компрометируете.
– Ком... про... Гм! Этого нельзя. Извольте, Николай Васильевич. Оружие и мундир я спрячу в дорожный сундук, а сам переоденусь в штатское. Но это... – он обвел рукой лицо, показывая на взбитый хохол, бакенбарды и усы, – это изменению не подлежит. Сейчас я в отпуске по ранению, но потом снова в строй. Что скажут боевые товарищи, увидев меня преображенным? Хотите сделать из меня посмешище?
– Ни в коем случае, Алексей Иванович! – пылко воскликнул Гоголь. – Смены одежды будет вполне достаточно.
– Я тоже так думаю, – согласился Багрицкий.
ebooksa