– За что мне их любить? В данный момент они полезны, вот и все. Поищите под козлами или позади кузова, Николай Васильевич. Готов биться об заклад, что у нашего Федора был припасен овес.
– Целых два мешка, – доложил Гоголь, порывшись в вещах. – И торбы тоже две.
– Займитесь кормежкой, – распорядился Гуро. – А я пока что сверюсь с картой и определюсь на местности.
– Почему бы не наоборот, Яков Петрович? Я займусь картой, а вы таскайте лошадям овес.
Ответом на это предложение был ледяной взгляд и фраза, отчеканенная металлическим голосом:
– Я бы согласился с вашим предложением, Николай Васильевич, если бы доверял вашему умению читать военные карты. А в вашей способности покормить коней я не сомневаюсь. Поэтому делайте, что вам говорят.
Гоголь насыпал в торбы овса и навесил их на лошадиные морды. Пока они жадно хрупали, он снял с них сбрую, оставив лишь уздечки с удилами. Гуро спрятал карту и сказал, что через час они будут на месте. Гоголь снял торбы, потрепал выбранного коня по гриве и полез ему на спину. То, что у Гуро получилось с первого раза, у Гоголя заняло несколько минут. Уже почти забравшись, он соскальзывал на землю, и все приходилось начинать сначала. Хорошо еще, что конь попался понятливый и не капризный – терпеливо стоял и ждал, пока наездник наконец займет свое место.
– Если свалитесь на ходу, пеняйте на себя, – сказал Гуро, готовясь ударить каблуками в конские бока.
– Саквояж забыли, Яков Петрович, – мстительно произнес Гоголь.
– Я думал, вы возьмете, Николай Васильевич.
– Я вам в носильщики не нанимался, сударь.
Гоголь постарался произнести эти слова с той же холодностью, которая была присуща его спутнику, и у него получилось. Вместо того чтобы разгневаться, Гуро ухмыльнулся.
– А вы хороший ученик, мой друг, – оценил он.
– Учитель хороший попался, – сказал Гоголь, улыбнувшись в ответ.
Гуро подвел коня к саквояжу, подцепил ручку тростью и поставил перед-собой. Из боковых карманов его торчали рукояти пистолетов. Даже при этих неудобствах наездником он оказался великолепным. Конь под ним шел ровно и послушно узде, в отличие от скакуна Гоголя, которого заносило то в озимые, то на пашню.
От скачки у обоих разрумянились щеки, сонливость сменилась бодростью. Когда пошел дождь, Гуро придержал коня, и, двигаясь рядом, они прикончили арманьяк, что придало им новых сил.
– Вернемся в Петербург, я угощу вас кое-чем действительно замечательным, – пообещал Гуро. – Из императорских подвалов. Право, Николай Васильевич, дружить со мной намного выгоднее, чем с поэтами, которые вечно в долгах как в шелках.
– Не все меряется деньгами, сударь, – сказал на это Гоголь.
– Не всё, – согласился Гуро. – Но очень многое.
Легкое опьянение позволило обоим стоически встретить холодный дождь, обрушившийся на них при подъезде к селу. Гоголь поднял воротник и сказал, показывая рукой:
ebooksa