Хэриб. Чужестранка для шейха

А ещё пообещала себе, что эта гадкая тётка обязательно пожалеет о таком отношении. Что бы она обо мне ни думала, но нужно быть настоящей сволочью, чтобы так относиться к бедной матери, их рук которой вырвали дитя. Так что да, с ней я ещё разберусь.

Я поторопилась к комнате, но на пороге заставила себя притормозить. Нельзя врываться с визгами и пугать ребёнка. Поэтому я медленно вошла и позвала Петю.

– Сынок, привет.

Малыш мой вздрогнул и поднял глазки.

– Мама! – выкрикнул и, вскочив, бросился навстречу.

И тут я уже себя останавливать не стала. Подалась к нему, подхватила на руки и закружила. А потом прижала к груди крепко-крепко, как мечтала все эти долгие часы разлуки. Расцеловала и снова прижала к себе, утонув в самом родном в мире запахе.

– Мой маленький, мой хороший, – прошептала, пряча от него слёзы. – Мой сладкий! Как ты? У тебя всё хорошо?

Я опустилась на ковёр, на котором он играл, но со своих колен Петю не отпустила. Да и он сам ко мне будто приклеился.

– Папа сказал, ты заболела. Я волновался.

– Я…

Я ощутила настоящий шок. Мой сын, который почти не разговаривал, вдруг заговорил предложениями! Я понимала, что на это повлиял сильнейший стресс разлуки с матерью, но не могла не оставить его без похвалы.

– Петя, ты разговариваешь! Какой ты умница! Я так тобой горжусь!

– Тебе уже лучше? – в его чистых глазах снова блеснула тревога.

– Да, солнышко, намного! Прости, что не могла быть рядом.

В ответ он снова крепко обнял меня, а я всё ещё не верила, что у нас получился полноценный словесный разговор.

– Папа сказал, что я теперь не Петя. Меня зовут Хажира, – он выговорил это с большим трудом, но с не менее большей важностью, задрав носик и выпятив грудь. – Да, папа?

Петя посмотрел мне за спину, и только сейчас я, резко обернувшись, поняла, что мы в комнате не одни. Чуть дальше в кресле сидел Нафиз.

В лёгких белых брюках и расстёгнутой до середины груди белой рубашке, такой, каким я помнила его ещё из Таиланда. Он сидел, забросив одну ступню на колено и внимательно за нами наблюдал.

– Да, сын. И мама тоже будет тебя так называть теперь, – ответил он.

Его голос был бархатным и спокойным. Так он когда-то разговаривал со мной. И это совершенно отличалось от тех ледяных интонаций, которые я услышала в своей комнате заточения.