Фрунзе. Том 5. Proxy bellum

22
18
20
22
24
26
28
30

— А им, как я понял, это и не нужно. У них другие планы. Но тут лучше с ними пообщаться. Если вы заинтересовались, то они приедут. Даже просили это передать приватно.

— Да. Пускай приезжают. Поговорить всегда можно…

Фрунзе замолчал и задумался.

Он как-то упустил из внимания подобные факторы, хоть и хорохорится. Его расчет строился на строгой, но достаточно простой логике.

Нанеся поражение французам в Ливонии и Каролине, он добился дискредитации репутации Франции как страны, способной что-то решить силовым путем. Во всяком случае — в ближайшее время.

Срыв наступления англичан на Карельском перешейке силами, по сути, пограничников вкупе с уничтожением Королевского флота поставил в аналогичное положение Великобританию.

Из-за чего никто здравомыслящий больше особенно и не рассчитывал на то, что эти страны что-то смогут противопоставить Союзу в лобовом противостоянии. В горизонте одного-двух лет как минимум. Шансы на успех у них оставались. Но только если действовать исподтишка или в рамках дипломатии и специальных операций. Ну или экономического давления.

А это — совсем другая игра.

Причем, что примечательно, французы из этой партии выпали почти сразу, сцепившись с англичанами из-за обещанных им колоний. Те ведь обещали вернуть им земли, полученные за согласие на интеграцию Парижем северо-западной Германии, и дополнительно сверху кое-что отсыпать за участие Парижа в кампании против Союза.

Он поучаствовал.

Но оплаты не последовало. Что и породило очень непростой дипломатический скандал. Сама же Франция, потеряв лучшие свои дивизии в той мясорубке, в которую ее втянули, занялась фоном лихорадочными приготовлениями. Прямо параллельно нарастающей ругани.

Подготовкой к чему?

Это не так важно. Главное — Франция пыталась спешно подготовить и укомплектовать танковые и моторизованные части. И делала большую работу над ошибками в плане автобронетанковой техники и тактике ее применения. Кто-то из этого делал вывод, что они торгуются и собираются чуть погодя вернуться в эту прокси-войну. Особенно если Финляндия устоит. А кто-то делал вывод — эти силы готовятся для англичан, которые теперь выглядели совсем уж откровенными мошенниками и обманщиками. Причем не только в глазах посвященных в детали элит, а вообще.

Сам Туманный Альбион занимался тем, что всеми силами мутил воду. Как в Союзе, так и во Франции. Потому что, по сути, иных вариантов отбиться у него не оставалось.

И если в землях бывшей Российской Империи у «лайми» наблюдались чудовищные агентурные проблемы, да и КГБ работала уже неплохо, что вкупе с выбитым лояльными Лондону элитами давало о себе знать. Они никак не могли зацепиться и сформировать оппозиционное ядро. Даже те, кто еще пять лет охотно бы пошел на сотрудничество, опасался.

А вот во Франции с каждым днем нарастали беспорядки, вынуждая Петена выводить не просто полицию для их подавления, но и войска. Под соусом чего шли торги. Под ковром. Дескать, уймитесь, и мы «поможем вам унять повстанцев». Хотя, чем дальше, тем меньше эти самые повстанцы слушались Лондона, получая самостоятельные источники финансирования. Та же Франция была неоднородной. Как малая Франция в границах 1918 года, так и большая, в которую вошла германия западнее Эльбы. Особенно большая. Если бы Париж шел от успеха к успеху, то да — эти земли бы относительно тихо сидели. Но поражения, причем настолько решительные и обидные отдались эхом и пробудили раздражение националистов. А их позиции в регионе были очень сильны.

С национализмом вообще занятно выходило.

Париж действовал именно от него, максимально разгоняя эту тему. Из-за чего Большая Франция, выглядела откровенным лоскутным одеялом, в котором и бретонцы, и бургундцы, и окситанцы подняли голову… По сути это привело к изрядному испытанию той государственной модели, которую породил Наполеон I Бонапарт.

Строго говоря англичане на это изначально и рассчитывали, прокачивая эту тему сразу. То есть, с первых попыток построить Великую Францию. Поднимая заодно и местечковые националистические темы. Дескать, великие французы стоят на плечах великих франков, бретонцев, бургундов, готов и так далее. Что позволило дальше качнуть эту тему на местах и усилить «самосознание спящих народов». Со всеми, как говорится, вытекающими субстанциями, характерными для такого подхода.

Союз — напротив, методично душа любой национализм. Вообще. В принципе. Что позволяло ему выглядеть достаточно однородным и монолитным. Так как старые национальности, нередко и не оформленные толком, заменялись концептом советский человек…