Завершение проекта Повелитель

– О чем речь, полковник?

По одному, нестройным хором, выдавили из себя бойцы. И лишь когда все сказали, и слово осталось за сержантом. В лесу повисла тишина. Трисеев говорить не стал…Топор возился в ствол дерева с такой силой, что сосновая кора брызнула. Чешуйки отлетели и одна из них в миллиметре от кончика носа полковника. Трисеев упал на колени, перед тем местом, де только что сидел Сивуч, постоял так секунду, и рухнул, протянув руки к стволу дерева, словно пытаясь его оттолкнуть. По долу шашки полковника стекала кровь. Сивуч поднял, резким движением стряхнул капли крови и вернул шашку в ножны. Обвел взглядом присутствующих и сказал:

– Новым сержантом назначается рядовой Шубенок.

Шубенок, услышав свое имя, вытягиваться по стойке смирно не стал, лишь слегка подтянулся и согласно кивнул. Свое назначение Валера воспринял как должное. Он пользовался авторитетом во взводе Трисеева, за силу, выдержку, и умение мыслить и решать поставленные задачи. Выслуживаться и кланяться, как предшественник он не будет. Но и по голове сзади не стукнет, с горечью подумал полковник. Если ему что-то не понравится, он скажет это прямо. И, пожалуй, сейчас лучше при себе иметь именно такого человека.

Подразделение поселилось в самом центре бывшего городского парка, где карусели и маленькие кафе росли как грибы. По большому счету, старые здания сильно обветшали и для долгого проживания были непригодны. Но с них можно было набрать стройматериалов. Доски, гвозди, целые оконные рамы, двери, целые листы кровельного железа или шифера. При появлении полковника все собрались в центре у самой большой карусели, что действительно очень напоминало колесо. Отсюда, стоя рядом с колесом уже можно было понять, что это не капли на ободе повисли, а маленькие кабинки с лавочками, на пару человек, словно ласточки там гнезда свили. Чудны строения твои, человек.

– Мы шли сюда, долгих четыре года, – начал полковник, – всем нам было тяжело. И дождь, и грязь, и холод, и стрела мутанта не могла нас остановить. И все вы знаете, и помните, зачем мы сюда шли. А если кто не помнит, я напомню…Мы последние люди. Как бы ни горька была правда, но это так. Сколько поселений мы прошли, но во всех жили оборотни. И год от года их все больше и больше. А нас все меньше и меньше, и скоро не будет совсем, нужно смотреть правде в глаза. Подразделение наше слишком мало, и пусть не сразу, но нас раздавят, и не будет больше людей на земле. Вы помните и знаете, скольких мы потеряли, сколько погибло в пути…Их имена и память о них навсегда остались в наших сердцах. Так неужели они погибли зря? А ведь он погибли ради того, чтобы спасти кого-то из вас? А вы решили поселиться здесь, и жить, забыв обо всем? Предать погибших? То ради чего они жили и умерли? – Сивуч сделал паузу, всматриваясь в лица людей, его людей. Стараясь понять, увидеть по лицам. Его ли они еще? Ведь кроме усталости на лицах ничего не отражалось. Крайней усталости и безразличия. Когда физическое истощение приводит к умственному отупению, и человеку все равно, жить или умереть, только бы его оставили в покое. Да, они шевелились, работали, заботясь о своих детях, стараясь сколотить хоть какое-то подобие безопасного жилья. Но делали это скорее по привычке, механически не отдавая себе отчета. Как птица вьет гнездо, как мышь роет нору. И вот этих людей он звал на бой, на почти верную гибель. И полковник решил:

– Да, вы можете забыть, вижу по лицам. Но только, враг о вас не забудет. И вам придется с ним драться, потому как рано или поздно он придет и сюда. Вы и сами это знаете. Никого неволить я не собираюсь. И приказывать не буду. Вижу, все устали. Но завтра утром с восходом солнца, я ухожу в город, чтобы дать бой..последний бой. Кто хочет, может пойти со мной. На рассвете я буду здесь, на этом самом месте. А с первыми лучами солнца отправлюсь в город. Я все сказал.

Спускаясь вниз с ржавой облезлой лестницы ведущей к опорам колеса, Сивуч бросил цепкий взгляд в толпу, выхватывая выражение лиц и глаз и считая тех, кого он, может быть увидит утром. Раз-два-три-пять. С десяток наберется, мысленно прикинул полковник. Утро вечера мудренее. А пока поесть и спать, спать, спать. Нужны силы и сон даст их. Рядом с колесом, в маленькой будочке, где с трудом можно вытянуть ноги, ему уже постелили. Барчан старался, метит в прапорщики, покачал головой Сивуч. Судя по тому, что его бойцы не любят – быть ему прапорщиком.

***

Мы стояли в коридоре, оставив полковника Андрея в комнате. Нашел он меня, оказывается, по моей оплошности. Отпечатки грязных рук на дверях лифта остались. Вот и сунулся следом. И пролез таки, не побоялся. За сей подвиг, был награжден тушенкой, которую и трескал сейчас за обе щеки. Хруст аж в коридоре слышно было.

– Я не знаю Максим, можно ли ему доверять. С одной стороны Андрей полон решимости довести начатое дело до конца, а с другой…

Хаймович задумался. Ну, что за манера у него вечно недоговаривать?

– Пойдемте, я кое-что покажу.

Мы пошли по коридору, тускло освещаемому дежурными лампами. Дошли до поворота и тут я..э-э-э…несколько был обескуражен. Стены коридора покрывали разнообразные рисунки. Рисовалось углем, обожженными в огне деревяшками. Поэтому особой четкости, да и правильности линий я не заметил, словно дети баловались.

– И что это за народное творчество?

– Именно народное, – усмехнулся Хаймович, – Вот тут..,- он указал рукой, – практически вся история племени. Иллюстрации того, как они обрели "бога". Как бог пришел к ним большой осой с крыльями.

Крылья на рисунке на мушиные не походили, а как ни на есть ангельские, сиречь лебединые. А человечки, изображенные схематично палочками, стояли перед ним на коленях. За спиной мушиного бога были намазаны точки, видимо рой нарисовали.

– А это, – показывал Хаймович рукой вдоль стены, – то, что происходило далее.. Далее, судя по рисункам, бог стал маленький наверху и указывал рукой на других человечков, которых посланники бога истребляли из ружей, луков, и при помощи тесаков.

– А ты знаешь Максим, они ведь утратили письменность, – продолжил без перехода Моисей Хаймович, – И эти рисунки создали как шпаргалку для следующего поколения жрецов и вождей.

– Какую шпоргалку? – не понял я.

– О, Господи! Постоянно забываю, что ты не застал те времена, и не ничего не знаешь об элементарных вещах.