Солнечная ночь

— Сказал.

— А что он?

— Не верит.

— Тогда поделом ему. Пусть читает!.. Двоих, говоришь, убил?

— Да нет, это так говорится, что убил. Впрочем, если б у этих убитых была совесть, сами бы застрелились, — сказал Гурам.

— Так и сказали бы. А то — убили! Сердце у меня перевернулось! — обрадовался Окропета.

В подвале наступила тишина, которую нарушали лишь шуршание метлы и тихий звон перебираемой посуды. На стене передо мной открывались захватывающие эпизоды охоты. Олень с торчащей в ноге стрелой осуждающе смотрел на охотника, который почему-то держал в руке не лук, а ружье. Рядом стая гончих окружила кабана. Пестрые поросята, укрывшись за спиной отца, с интересом взирали, что же произойдет дальше. Третья картина была задумана как наглядное торжество добра над злом: охотник убивал лису, в пасти которой барахтался перепуганный петух. Интересная галерея завершалась не менее интересным объявлением:

«Петь, шуметь и танцевать строго воспрещается!»

Первую бутылку распили в молчании. Потом Гурама посетила муза красноречия. Он наполнил стаканы, прочистил горло и приготовился к речи.

— Не надо! — сказал я.

— Надо! — ответил он.

— Ну, валяй! — разрешил я.

— Сколько лет мы знаем друг друга? — спросил Гурам.

— Много.

— Все же?

— Одни, два, три... С детского сада.

— Ну?

— Что — ну?

— Сколько же лет получается?

— Будь другом, выпей и успокойся! — попросил я его.