— За то, что ты устроил две массовые драки в школе. Девятого и одиннадцатого числа.
Вот ты и попался! Давненько этого момента жду.
— Вы лжец и мошенник, Пётр Ильич, — вот он, тот самый момент, когда надо подсекать! Самое время для самых тяжёлых обвинений.
— И я легко это докажу. Прямо сейчас, — важное заявление. Своего рода взятие на слабо. Отказаться от обещанных аргументов невозможно. Отказ почти равносилен признанию моих обвинений.
— Ну, попробуй, — немного угрожающе, но вижу это только я, усмехается директор.
— Первая массовая драка девятого числа. Ложь в том, что не я её устроил. Дрались 3 «В» и 4 «Б». Кто зачинщик, кто на кого первым напал, я не знаю. Мы прибежали…
— Кто «мы»? — Уточняет Майоров.
— Я и несколько моих одноклассников. Всех не помню, первым бежал, не оглядывался. Мы прибежали, когда драка была в разгаре. А так как в 3 «В» учится Тимофей Ерохин, брат моего одноклассника Димы Ерохина, то за него мы и встали. Вот и всё. Поэтому и говорю, что директор — лжец. Он только что оклеветал меня. И на основе своей же клеветы хочет исключить меня из школы.
Немного меняю позицию. Стоять на одном месте не утомительно, а как-то скучно. Опираюсь спиной на кафедру.
— А одиннадцатого числа что случилось? — А вот за этот вопрос Татьяне Петровне огромное спасибо.
— Результат бездействия… преступного бездействия… школьной администрации… — с запинкой, будто заученные, произношу сложные слова.
— Директор говорит, что я драку устроил. Только забыл сказать, что драка была в нашем блоке первых классов. Что там делали четвероклассники? А я сейчас расскажу.
И рассказываю после короткой и многозначительной паузы. Майоров в это время смотрит на директора, спрашивая взглядом «Это так?». Директор молча пожимает плечами, типа, не всё ли равно?
— К нам, в наш туалет, повадились ходить четвероклассники. Мы-то из своего блока редко выходим. Только на физкультуру. Четвероклассники приходят в наш туалет курить. И администрация никаких мер не принимает. Они курят, бросают окурки, заплёвывают пол. Повторяю, директор школы или не принимает мер или они не срабатывают. Ни разу не видел, чтобы их кто-то оттуда выгонял.
Даю время переварить информацию. Департаментские смотрят на директора с осуждением. Пока лёгким.
— Вы могли пожаловаться, — пожимает плечами директор, — учителям или прямо мне.
— Вам уже жаловались один раз, — парирую мгновенно, колючек под языком у меня много, — когда Мишу Фридмана одноклассники избили. Вы сказали его маме, что это ерунда, детские ссоры, сегодня есть, завтра забыли. Не знаю, что вы делали и делали ли вообще. Только ещё хуже стало. Мишу обозвали стукачом и продолжали шпынять.
Ой, а что это директор помрачневши? А то, что Майоров что-то шепнул Ольге Васильевне и она принимается писать в блокнот.
— Вы бы ничего не сделали! И что вы могли сделать? Ходить каждую перемену наш туалет проверять? — Саркастически хмыкаю.
— Нет. Все ученики нашей школы знают, жаловаться учителям — делать себе же хуже. Хотя может это нарочно делается? Чтобы не жаловались и жизнь директору не портили?