– Я не имею права, Карла, пока она этого не сделает.
– Тогда я позвоню и скажу, что она это сделала.
– Отлично, Карла, прекрасный план.
– У тебя подарок для меня? – Она жадно протянула руку к пластиковому пакету.
Карл подтянул пакет поближе к себе, и раздался плеск.
– Там булькает! – воскликнула она на удивление осознанно.
Одним прыжком Карл оказался рядом с умывальником, выхватил бутылку и бросил пакет в умывальник. Пробка сидела в горлышке неплотно.
– НЕ-Е-ЕТ! – донесся вопль с ложа умирающей. – КРАСНОЕ ВИНО! – Она наполовину поднялась в кровати и протянула руку.
«What the hell!»[38] – подумал Карл и отдал ей бутылку.
Если бы Асад при этом присутствовал, то рассказал бы какой-нибудь эпизод из жизни верблюдов, потому что Карла пила так, будто две недели бродила по пустыне. Метаморфоза была столь разительной, что исповедь перед кончиной надо было бы отложить.
На обратном пути он все еще слышал звуки ее дребезжащего сопрано, нечто вроде оперной арии.
– Что там происходит? – спросила одна из санитарок, мимо которой Карл шел к выходу.
– О-ох, это фру Карла Альсинг поет свою лебединую песнь, – произнес он. – Но надо быть готовым к тому, что песнь будет длинной и тяжелой.
– Асад заедет за мной перед рассветом, Мона, – сказал он, оказавшись наконец в постели.
– Ты ведь скоро вернешься? – осторожно спросила она.
Он приподнял ее рубашку и погладил живот.
– Мы же договорились. Конечно скоро.
– Я боюсь, Карл. – Он погладил ее по щеке и прижался лицом к округлившемуся животу. Она дрожала.
– Не волнуйся, Мона. Я уверен, что все будет хорошо. Будь осторожна, обещаешь мне?
Медленно кивнув, она отвернулась.