– Он что, напишется сам по себе?
– Надеюсь. Мне и вправду очень жаль, но я его для себя не вижу. Я хочу домой.
Ханна услышала, как где-то там, в Дании, Бастиан тяжко вдохнул.
– Посмотрю, что смогу сделать.
Ханна с досадой нажала «отбой». В полном отчаянии она бормотала себе под нос разного рода ругательства:
– Черт, черт, черт! Вот ведь дерьмо какое!
Элла резко затормозила и выключила радио. Они стояли на обочине.
– Что случилось?
Ханна выпрямилась и огляделась по сторонам, не понимая, в чем дело. Тем не менее она почувствовала, что настроение в машине резко изменилось.
Элла сидела, глядя прямо перед собой. Довольно долго. Затем перегнулась через Ханну, открыла бардачок и отыскала в нем клочок скомканной бумаги и ручку. С сосредоточенным видом принялась что-то писать. Длилось это минуту. Будто ей приходилось извлекать слова откуда-то из глубин памяти. Потом показала написанное Ханне. Та прочла – некую смесь датского с норвежским.
– Ты много ругаишься и непрелично выражаишься.
Ханна перечитала записку. Родной язык было трудно узнать. Затем она взглянула на Эллу, чувствуя, что внутри у нее все сжалось.
– Так ты говоришь по-датски?
Элла снова принялась писать. На этот раз слова она подбирала быстрее.
– Я понимаю. И нимного пишу.
Неприятное чувство в душе у Ханны нарастало. Она выдержала едва ли не театральную паузу.
– Я и хорошие слова тоже знаю.
Элла написала:
– Вот и гавари так.
Ханна снова взглянула на нее. Она впервые увидела, какие у Эллы глаза. Лучистые, светло-зеленые. Как же она не обратила внимания на такие необычно яркие зеленые глаза? Ханна кивнула.