Но Сабрина медлила. Нет, она была не из храбрых кукол. Хозяин рассказывал ей истории о куклах, которые были смелее многих людей, которые даже сражались на войне. Ей вдруг вспомнилось странное прозвище… Ключник. Ключник с Пыльных пустошей. Он был бесстрашным и неунывающим – он не боялся ни злобных констеблей, ни продажных судей, ни злодеев любых мастей. Он неизменно выходил сухим из воды, оставляя недоброжелателей с носом, и всегда напоследок подшучивал над ними. Он не дал бы засунуть себя в мешок, не позволил бы никому избить себя.
Но Сабрина не чувствовала в себе даже крохи того бесстрашия, которым обладал Ключник. Ее посетили жалкие, дрожащие мыслишки, которые все начинались с преисполненного сомнений «А»: «А вдруг я не найду выход?», «А что если меня схватят?», «А если меня снова побьют?»
И все же сквозь всю боязнь и неуверенность пробился тихий, но настойчивый голос, который принадлежал будто бы какой-то незнакомке:
«Ты должна… ты пожалеешь, если сейчас струсишь! Подобной возможности может больше не представиться…»
– Я не могу попасть в лапы к Брекенбоку, – напомнила себе Сабрина. – Давай же, глупая трусиха! Здесь никого нет! Здесь только Дед…
«Он не проснется… – подумала кукла. – Не проснется же, так?»
Сабрина принялась ворочаться в мешке, пытаясь выбраться, но тот был завязан. Впрочем, как следует отчаяться она не успела – почти сразу ее посетила мысль: «Нужно окошко превратить в дверь!»
Затаив дыхание и ежесекундно замирая, Сабрина начала разрывать дыру в мешке. Ей казалось, что треск мешковины настолько громок, что его слышно во всех концах Конуры. Но, несмотря ни на что, никто к ней пока не бежал, никто не кричал, лишь Дед, как и прежде, храпел в своем кресле.
Вскоре дырка оказалась достаточно большой, и кукла на четвереньках выбралась из мешка. Придерживаясь за стоящие рядом ящики, она поднялась.
– У-у-у… – Сабрина с горечью раскрыла ладонь – не ней лежали два ее отломанных пальца. Если бы она видела себя сейчас со стороны, то лишь сильнее отчаялась бы: волосы торчали нечесаными лохмами, через лицо проходила трещина, платье было порвано. Лодыжка ее подогнулась под неправильным углом, и кукла не могла на нее нормально встать. Не лучшее состояние для побега…
Сабрина выудила из мешка зеленый зонтик Гуффина и, уперев его в пол в качестве трости, сделала неуверенный шаг…
И тут ее остановила мысль: «Куда?!»
Сабрина огляделась по сторонам. Куда же податься? Выходов из сердца Конуры было ровно три: дверь на лестничной площадке, которая, вела на крышу (там, без сомнения, сейчас толпились собачники), дверь, через которую они сюда пришли вместе с братьями Деррик (за ней караулили охранники) и дверка в углу, за которой скрылась Красотка Дит. Выбор был очевиден…
Ковыляя и пошатываясь, Сабрина подошла к этой дверке. Из-за нее доносились голоса. Кукла склонилась к замочной скважине и увидела комнатку, заставленную трех-, четырех- и пятиярусными кроватями. На каждой сидели дети: и мальчики, и девочки – все были в собачьих масках. Дрожащий фитиль керосинки на стене высвечивал застывшие черные глаза и клыки.
В темном углу на войлочной подстилке, обнимая мятую подушку, сидела девушка. Из присутствующих у нее единственной не было маски, но Сабрина не видела ее лица – вся фигура девушки тонула в темноте. Единственное, что кукле удалось разобрать, это бледную лодыжку, окованную железным браслетом; от браслета к трубе у стены тянулась ржавая цепь.
– Биззи! – гомонили дети, обращаясь к пленнице в темном углу. – Биззи, расскажи нам сказку!
Девушка ответила, и в ее голосе Сабрина различила всепоглощающую безнадежность и усталость:
– Но я ведь уже рассказывала… я не хочу…
– Сказку! Сказку! Или мы тебя покусаем!
– Хорошо – только не кусайте! – со слезами в голосе согласилась Биззи. – Вы хотите ту сказку? Снова?