— Я бы с удовольствием, — обрадовался даже Урвич, — но…
И он остановился, не договорив.
— Но, что такое? — переспросил доктор.
— Мне не во что будет одеться, — пояснил Урвич и сконфузился.
— Авось найдётся! — весело усмехнулся доктор. Он подошёл к двери, высунулся и крикнул: — Крамаренко, платье барину!
— Есть! — послышался ответный бодрый возглас. И добродушный матрос сейчас же явился.
Урвич издали узнал свой собственный фланелевый костюм и сапоги жёлтой кожи, которые нёс Крамаренко.
Он сам, своими глазами видел, как черномазые разобрали эти вещи, а теперь все они были целы, как и сам он, Урвич.
— Молодцом, молодцом! — ободрял его доктор, когда он одевался, почти не требуя помощи, которую желал оказать ему услужливый Крамаренко.
Одеваясь, Урвич заметил, что над письменным столом в каюте были вделаны в стену круглые часы: они показывали половину четвёртого.
Было, очевидно, половина четвёртого дня, потому что в иллюминаторы проникал яркий свет, но какого дня — этого Урвич не мог рассчитать и потому спросил наугад:
— А что было вчера в это время?
— Ну, что было, то быльём поросло! — остановил его доктор, явно старавшийся отвлечь воспоминания Урвича и заставить его думать о другом.
— Ну, пойдёмте на палубу! — предложил он и, взяв под руку Урвича, повёл его.
Урвич был уверен, что идти ему будет легко, так он хорошо чувствовал себя.
Но на самом деле вышло не совсем так.
Ноги его оказались слабы, и он был очень доволен, что доктор взял его под руку.
Из каюты они вышли в длинный, освещённый открытыми люками коридор, пол которого был затянут линолеумом и покрыт широким красным ковром.
На лестнице, чтобы подняться на палубу, доктор ловко поддержал Урвича, так что почти втащил его наверх, и они вышли на ту часть яхты, которая называется на судах шкафутом.
Яхта была трёхмачтовая, с полубаком, спардеком и ютом, немногим уступавшая своей величиной океанским пароходам.